Увидимся на Рождество

Глава 2. Проигранное сражение

Она недовольно косится на меня, но ничего не отвечает.

Я прикусываю губу. Извиняться все равно поздно. Да и есть ли в этом смысл? Maма прекрасно знает, что в рождественских подготовках я в основном принимаю сторону наблюдателя, и все равно послала брата разбудить меня. Чего ради? Чтобы я оценила ее уродливый ободок?

— Да что с тобой? — спрашивает мама и хмурит подведенные брови. — Если у тебя плохое настроение — не повод портить его другим.

Скрещиваю руки.

— Я была в порядке.

И это правда. Всего какая-то пара минут подаренных братом и ситуация могла сложиться иначе. А сейчас мы на грани катастрофы.

Рождественская радиостанция переключает очередной хит. Мама отмахивается и больше не произносит ни слова. Я поворачиваю голову в сторону брата, довольный где-то откопал круглый карамельный леденец и теперь жадно его сосет.

Я снова обращаю внимание на голубую простынь и меня не покидает мысль, что теперь она почему-то выглядит очень знакомой. Не то чтобы я знаю все постельные комплекты в доме, но эта простынь словно веет нечто особенное. Некоторые воспоминания. Хорошие воспоминания...

— Хантер, — говорю я со смутным сомнением. Брат отвлекается от леденца, но ненадолго, — где ты ее взял? — легко киваю в сторону накидки. 

Он опять злорадно хихикает.

— Где ты взял эту простынь? — спрашиваю уже более настойчиво.

— Где взял, там нет, — весело отвечает он, лизнув угощение.

Какое-то время я еще пытаюсь избавиться от навязчивости, но всего одно размышление, что приходит в голову, хоть и с опозданием, заставляет меня не только выстроить цепочку логических событий, но и глубоко задуматься: мне почему-то не кажется странным, что я где-то видела ее.

Свои сомнения я проверяю на практике. В комнате оказываюсь в мгновение ока. Уже в следующий миг приступ неконтролируемой ярости захлестывает с головой, я сжимаю кулаки и прикусываю губу до такой степени, что на языке остается неприятный специфический вкус, полностью перекрывающий шоколадные пряности.

В моей спальне царит кавардак похуже, чем в гостиной. Куда не гляди, валяются одеяла и подушки вперемешку с одеждой, ранее сложенной аккуратными стопками, и плакатами из кино, сорванными со стен. На столе разбросаны школьные тетради и книги, а рядом лежат фотографии из личного альбома, где маленькая я отмечаю день рождение и веселюсь в бассейне, установленном на заднем дворе. Повернув голову, замечаю, что матрас оголен полностью.

Хантер, мелкое чудище, не только разграбил кровать, но и уничтожил труды недельной уборки.

— Хантер! — злостно вырывается у меня.

Я поворачиваюсь с мыслью, что не только закрою его в комнате на три дня, но и прежде надаю тумаков, решительным шагом иду на кухню.

— Ты что натворил, гад?! — восклицаю я, оказываясь напротив него. Хантер гребет ложкой из банки шоколадную пасту, лопает ее и прикрывает глаза, будто вообще не замечает меня и мои возмущения. 

Конечно, ведь нас разделяет стол, битком набитый угощениями. И он знает, что я из уважения к трудам матери не пролезу по нему.

Тогда я угрожающе обхожу преграду, двигаюсь в его сторону и вытягиваю руку. Остается несколько сантиметров, прежде чем я коснусь его «мантии» и оттащу подальше от неприятностей.

— Иди сюда! — свирепо выпаливаю я, хватаясь за край своей простыни.

И тут...

Брат резко вскакивает со стула, свободной рукой развязывает концы мантии и ускользает у меня прямо из рук. Набитая шоколадом и еще не успевшая столкнутся с его все поедающим ртом ложка бесцеремонно летит в меня, и на белой футболке моментально оказывается жирное коричневое пятно.

Я издаю шокирующий стон. Выпускаю простынь и без предупреждения кидаюсь в его сторону. Хантер пробегает мимо миски с мукой, что покоится на краю столешницы, зарывает в нее руку и бросает этой консистенцией в меня. Мука задевает лицо, во рту я чувствую примесь сладкого с чем-то еще.

Считаю справедливым отплатить той же монетой: зарываю руку и бросаю горсть муки в него. Попадаю прямо в спину.

Я оказываюсь в гостиной, но через какой-то миг замираю в ужасе: из кухни слышится тошнотворный хруст битого стекла. Поворачиваюсь и замечаю, что миска с мукой упала на пол и разбилась. Ее содержимое превратилось в такое же неприятное большое пятно, как и на моей футболке.

И хотя я понимаю, что за это придется отвечать, но что сделано, то сделано. Наступаю на гирлянду и чувствую, как лампочки царапают ступни. Съеживаюсь, но не показываю боли. Брат со смехом перескакивает любые помехи и запрыгивает на диван, где я его подлавливаю и хватаю за локоть.

Он вскрикивает, как загнанный в ловушку зверек.

Как раз в этот момент, по иронии судьбы, слышатся шаги.

— Что здесь происходит?! — вскрикивает мама на несвойственных ей высоких тонах. Я оборачиваюсь и вижу, как она замирает с коробкой в руках, из которой торчат бородатые головы статуэток Санты Клауса.

— Отпусти его, — велит она тоном, не терпящим возражений, — сейчас же!

И я неохотно подчиняюсь.