Узник воздушного замка

Узник воздушного замка

Я легко ткнул ее локтем в бок. Она невнятно промямлила нечто неразборчивое не открывая глаз. "Спит", — констатировал я. Сам встал с кровати, обошел ее и присел на корточки с противоположной стороны. Окна были зашторены, свет луны еле-еле мягко белел на их поверхности. Я снял с обнаженного тела белую простынь и стал елозить взглядом по округлостям.

На вид моей новой знакомой было двадцать. Но ее кожа показалась мне необычайно новой и свежей. Даже шелковая простынь ни в какую не могла с ней конкурировать. Это настораживало.

Ради следственного эксперимента, а вовсе не из-за похоти я провел по ее персиковым ягодицам рукой. Мягкие волоски настороженно приподнялись и стали вопросительно торчать. Так же скоро, оставшись без ответа, они опустились.

Я встал, чавкая ступнями по линолеуму прошел в коридор. Порывшись в ее сумке, оставленной на черной тумбе в прихожей я обнаружил ученический билет.

— Твою мать, — вырвалось у меня.

Перед тем как его открыть, я прикинул худшее: "Ей семнадцать". А когда открыл, понял, что худшее было спрятано там. Среди прочего в билете значилась дата рождения. "Четырнадцать?" — спросил я Вселенную. Она, видимо, посчитала мой вопрос риторическим, а ответ — очевидным. "Четырнадцать?!" — повторил я не соглашаясь с увиденным. "Как?"

Вместе с билетом в руке я вернулся в спальню. Опять присел возле гостьи. Несколько минут не знал, что делать, а в это время рука машинально водила ученическим билетом по ее обнаженной заднице.

"В тюрьме не так уж плохо, — рассуждал я. — Вот точно так же, только шершавой рукой, испещренной бороздами, и по моей личной жопе, будет водить здоровенный мужик апрельским вечером одного из предстоящих годов отсидки. За зарешеченным окном, точно литаврист, будет барабанить дождь в такт моему отчаянному сердцу, а волоски не смогут торчать, ведь их, скорее всего, выбреют в душевой припрятанной заточкой. Цвет кожи на заднице будет не персиковый, а измучано оливковый и вряд ли ее запах окажется в меру резким и будоражащим. Скорее всего я буду по-октябрьски вонять жженой листвой и размоченной почвой".

Я думал, что в это самое время буду вспоминать жопу этой малолетки и ждать, что Вселенная все-таки удосужиться мне отвечать. Думать о судьбе собственного зада мне было предательски больно.

Когда картина будущей жизни соткалась во всех красках белые волосы на подушке зашевелились, голова гостьи повернулась. Сонными глазами она изучила обстановку. Улыбнулась.

— Это сумка сестры, — слитно протянула она, добавив: — Ложись спать.

Вселенная ответила. Ее голос был приятным и тягучим. Я был вынужден ее отблагодарить и наскоро возбудившись беспрепятственно скользнул в нее, прижав крепко, точно ребенок ствол огромной необъятной ивы. Мой дерганый победный танец продолжался до самого рассвета.