В эту ночь хотелось мечтать...

В эту ночь хотелось мечтать...

— Восемь, девять, десять.. Агх.. Сука! Одиннадцать.. Ммм! Двенадцать.. — хромая женщина считала шаги, чтобы не отвлекаться на боль. Каждое клятое утро. Ну, не страшно. Сейчас откроются успевшие кое-как затянуться за ночь язвы, и боль от разрвыаемого мяса сменится более терпимым жжением. Но все это дело обычное, хоть и вызывает ярость, но уже рутина. День сегодня обещает быть хорошим. И не судите, о праведные страдальцы… Звякнула связка ключей в забинтованных пальцах, здоровая рука взвалила на спину холщовый мешок из под сахара с подозрительно смердящим содержимым.

— Юнка, ты энто куды собралась-то в рань-то такую?

"А ты?" — усмехнулась про себя Юна в ответ на соседкин интерес. Но не сказала ничего, проковыляв по лестнице — "Старая крыса, всё тебе неймётся!" То ли угадав мысли, то ли из обиды на Юнино молчание, соседка нервно стеганула по ступеням длинным лысым хвостом и зацокала к своей комнате. На выходе Юну чуть не пришибла дверью ещё одна обитательница общей кухни. Мария взглянула с усталой завистью, пряча в карман пачку сигарет. За женщиной тянулась грязным тряпьём изорванная в лоскуты кожа с голени — след недавней встречи с бешеным псом. Пришить бы назад хоть для виду, али примотать чем, но дело хозяйское. Юна тоже глянула на Марию с завистью. То верно, с бессмертниками, как в народе величают таких проклятых, беда обошлась, быть может, всех хуже. Умереть они не могут, как не изводи — жги, режь, топи, хоть наизнанку выверни да выпотроши — все одно. Ничем не взять, да только и раны на них не заживают. Вот и встают - изрезанные, больные, порубленные — но не мёртвые. Есть может и целые ещё, но за бесконечную жизнь что-ничто, да случится. Вот и зависть Марию съедает ко всем, кому другая доля выпала. Как не понять. Юна понимала. Она то помереть могла, да скоро. И ждать бы ей этого часа больше всего на свете, да только нужно ей было время. Время, что б дело свое завершить, а дальше, глядишь, и помирать не надо будет... Ох не загадывать бы лучше, но что поделать, надежда силу человеку даёт да сердцу отраду. Натянув едва ли не до глаз платок, Юна вынырнула на улицу.

Над городом, или тем, что от него осталось, тускло светило солнце. Бледное, тоже будто бы больное и уставшее, как и всё, что доживало под ним свой век. Мешок отправился в багажник. Юна ещё раз огляделась по сторонам. Нет, полицейских в округе не осталось, после резни в "Чумной кружке" они сюда не суются и ещё не скоро сунутся. Славно, отвечать на неудобные вопросы её порядком задолбало. На приборной панели высветилась красная лампочка, оповещаюшая об отсутствии эфирной эссенции в баллоне. По правде говоря, и баллона то у Юны уже давно не было. Ни у кого не было. Катастрофа на станции эфирного синтеза заставила людей бояться. Бояться того, что веками они называли колдовством, чему поклонялись и мечтали покорить. Покорили, как же. Женщина с раздражением завела аналоговый двигатель, салон тут же наполнился вонью сгорающей нефти. Ну, хоть завёлся, и на том спасибо.

За окном мелькали руины многоэтажек, затем заброшенные блокпосты, потом дорога вела через выжженное поле. Ехать еще долго. Те скорости, что давал эфир, теперь могли только сниться, а о полете можно было и вовсе забыть навсегда. Если кто-то осмелится оставить себе баллон, с рук ему это не сойдёт. Юна помнила, как в прошлом году толпа горожан закидала камнями машину мужика, что пытался улететь вместе с женой. Разбили стёкла, водителя отходили палками так, что бедняга потом стоять не смог. Женщину выволокли за волосы и не тронули лишь потому, что та носила ребёнка. Машину разобрали на месте, вытащили баллоны, а парочка бессмертников подожгла салон и попыталась сгореть вместе с ним. До сих пор вдвоём у помойки ошиваются, обугленные, что не получается даже сигарку в руках держать. Смотреть жалко.

Спустя без малого три часа езды по пыльной трассе, Юна заглушила двигатель и направилась, ковыляя, в сторону заросшей уродливыми колючками заброшенной промзоны. Мешок за спиной нестерпимо вонял. Превосходное свидание выйдет...

— Ди? — громко позвала женщина. Её хриплый голос подхватило гулкое эхо. Ответа не последовало, серый ангар бывшего цеха молчал, и в тишине можно было расслышать разве что тихое завывание ветра под высокими сводами.

"Спишь что ли, зараза? Не ждал меня?" — фыркнула про себя Юна. Каждый раз, если Ди не отвечал, в голову лезло самое страшное. "Нет, не может такого быть, ты здесь, ты не умер!" — женщина старалась успокоить себя. Она подошла к зияющему провалу в земле. Снизу торчали толстенные трубы, их острые обколотые края напоминали разинутые хищные рты. Она развязала мешок, положила труп собаки на видное место рядом с пропастью и отошла назад. Оставалось ждать.

Земля под ногами заходила ходуном, металлические стены загудели. Долго ждать не пришлось. Из провала с чавкающим звуком выползла огромная белёсая туша. Воздух заполнился тухлой вонью так, что запах мертвечины из мешка теперь показался бы солнечным лугом. Здоровенный червь открыл пасть, красноречиво напоминающую человеческий задний проход, и поглотил собачий труп, точно это была вермишель. Пользуясь моментом, Юна вынула из кармана полицейский шокер и направила разряд прямо в рыхлую склизкую бочину твари. Червь издал пронзительный писк и его туша безвольно повалилась на пол. Плоть плавилась и усыхала, пока окончательно не оползла, оставив в луже вязкой слизи обнажённое мужское тело.

— Доброе утро, Ди, — криво улыбнулась женщина и убрала шокер в карман.

— Добрее не бывает, — просипел мужской голос, — Собака? Что, в морге сегодня неурожайный день? — усмехнулся мужчина, поднимаясь. Юна накинула свой плащ на его плечи.

— С работой сейчас напряг, сам же понимаешь... Что не больной, то бессмертник попадается. Все больше их становится... А что, так ты меня видеть не рад? — Юна бросила лукавый взгляд на собеседника.

— Рад, — Ди тепло посмотрел на женщину и заключил в объятия.

— Я тебе всегда рад, ты же знаешь.

— Знаю, — прошептала Юна, утыкаясь лицом в мужскую грудь. На мгновение забыв обо всем, растворилась в моменте, в тепле рук родного человека. Ди осторожно погладил её щеку, обводя пальцами незаживающие язвы. Вдохнув в последний раз очень глубоко, женщина отстранилась и подняла глаза.