В глубине малахитовой чащи

В глубине малахитовой чащи

Татьяна Минасян

В глубине малахитовой чащи

Голос завуча Ирины Дмитриевны звучал глухо и хрипло – так непохоже на ее каждодневный зычный бас, которым она с легкостью могла усмирить и галдящую толпу старшеклассников на перемене, и собравшихся посплетничать коллег в учительской:

- Стас, тебе надо уезжать из Ленинграда немедленно. У нас были товарищи из органов и расспрашивали о тебе – что ты рассказываешь на уроках, что о тебе говорят дети… Все, как всегда, в общем. Беги прямо сейчас на вокзал и бери билет куда угодно, лишь бы подальше отсюда!

Стас Камский – уже почти год как учитель биологии Станислав Михайлович – стоял посреди своей комнаты в общежитии и снова чувствовал себя не взрослым педагогом, а провинившимся учеником. Правда, суровая завуч его сейчас не отчитывала, а наоборот, пыталась ему помочь – чем приводила молодого человека в еще большее смятение.

- Ирина Дмитриевна, а вы уверены..? – пробормотал он, с опаской поднимая глаза на начальницу. – Я ничего плохого не делал. И не говорил!

- Все ничего плохого не говорили, и Наталья, и Родионовна… - завуч нетерпеливо взмахнула рукой. – Стас, ты же понимаешь, в какое время мы сейчас живем! В общем, все – я пошла. Я и так рискую, что тебя предупреждаю. Решишь уехать – езжай прямо сейчас. Решишь остаться – ты меня сегодня не видел, и я тебе ничего не говорила!

С этими словами Ирина резко развернулась и быстрым шагом направилась к двери. Станислав остался стоять посреди комнаты, слушая, как стук ее каблуков затихает в конце длинного коридора. Потом он подошел к окну и увидел, как завуч вышла из его корпуса и почти бегом заспешила в сторону шоссе. Шла она, низко опустив голову и не глядя по сторонам, явно опасаясь встретить на территории общежития кого-нибудь знакомого. Но ей повезло – летний вечер был хоть и теплым, но пасмурным, в воздухе висела противная мелкая морось, способная в любую минуту превратиться в полноценный дождь, и желающих выйти в такое время на свежий воздух не нашлось.

Стас постоял у окна еще немного, рассматривая то пустой переулок перед его корпусом, то светящиеся окна соседних корпусов, а потом, словно внезапно проснувшись, вздрогнул, оглянулся на дверь и бросился к занимавшему один из углов комнаты шкафу. Ирина Дмитриевна была язвительной, а порой и злобной женщиной, она нередко срывала свое плохое настроение на подчиненных или на учениках, и Камский всерьез побаивался ее, хотя никогда не признался бы себе в этом, но он хорошо понимал: сейчас завуч желала ему только добра. И она была абсолютно права – Камского, без сомнения, ожидала та же участь, что и молодую преподавательницу литературы Наталью Ивановну, а также посудомойщицу Пелагею Родионовну. О них сначала тоже приходили расспрашивать неприметные люди в штатском. На следующий день после того, как они заинтересовались литераторшей, завуч объявила, что на ее место требуется срочно найти замену, и вскоре в школе начала работать другая учительница. А о прежней литераторше больше никто никогда не говорил – на вопросы Стаса все та же Ирина Дмитриевна холодно отвечала, что «Наталья Ивановна у нас больше не работает», и делала такие страшные глаза, что развивать эту тему ни Камский, ни другие педагоги не решались.

То же самое было и с Родионовной. Стас, правда, не заметил ее отсутствия и вообще узнал о ее существовании только после того, как она исчезла, но по школе поползли слухи о том, что она «болтала что-то не то» и после этого «за ней пришли». Завуч, впрочем, быстро их пресекла, и о том, что именно «наболтали» эти две женщины, каждый из сотрудников школы раздумывал в одиночку. У Станислава на этот счет не было вообще никаких идей – как не было их и теперь, когда он пытался сообразить, что же такое крамольное ляпнул он сам. Вроде никаких «неправильных» разговоров у него на уроке не случалось, он просто рассказывал детям то, что написано в учебнике…

«В поезде об этом думать будешь!» - шикнул на себя молодой человек и достал с нижней полки шкафа аккуратно сложенный рюкзак. С ним он когда-то приехал в Ленинград поступать в «Пед», с ним же теперь должен будет бежать прочь из внезапно ставшего опасным города.

В рюкзак полетела одежда вперемешку с расческой, зубной щеткой, записной книжкой и другими мелкими вещами. В тумбочке у кровати Станислава осталась его коллекция шпаргалок, игрушек, рогаток и других предметов, отобранных у детей на уроках – все вместе это занимало слишком много места. Тонкая пачка писем от бывшей однокурсницы, работавшей сейчас по распределению в Ленобласти, была разорвана на мелкие клочки и через несколько минут превратилась в горстку пепла в служившей пепельницей консервной банке на подоконнике. Дожидаясь, пока догорят последние обрывки, Камский нервно поглядывал на дверь – его сосед еще днем убежал на свидание, предупредив с загадочным видом, что ночевать, скорее всего, не придет, но вдруг у него что-то пойдет не так и он вернется раньше?

Однако Стасу повезло – он успел собрать вещи и незамеченным выскользнуть из общежития, выбрав момент, когда комендантша куда-то отлучилась со своего поста. До Московского вокзала учитель добрался почти ночью, но ему повезло и там – кассирша, поверив в его слезный рассказ о попавшей в Москве в больницу не существующей подруге, согласилась продать ему билет «из-под черты» в ночной поезд, который уже скоро должен был отправиться и на котором вряд ли решил бы внезапно уехать кто-нибудь из важных «шишек». Зайдя в вагон, кивнув соседям по купе и быстро застелив постель на своей нижней полке, Камский сделал вид, что страшно хочет спать, забрался под одеяло и отвернулся к стене. Ему оставалось только дождаться отправления поезда – и можно было вздохнуть с облегчением до ближайшей станции. А потом – до следующей, и так пока поезд не доберется до Москвы. Станислав убеждал себя, что именно так все и будет: по дороге в столицу его не арестуют, потому что никому не придет в голову, что он побежит в этом направлении. Если его и будут ловить в эту ночь на вокзалах, то в направлении Мурманска, где жили его мать и сестра, и в самом Мурманске. И уж точно никто не догадается, что из Москвы он направится в маленький уральский городок Кашлымов, где жила еще одна его дальняя родственница, двоюродная сестра его деда, которую он едва знал и которую забыл указать в анкете при поступлении в институт и на работу. Даже фамилии у них были разные, так что искать беглого учителя в городе, где он не был с детства, у неизвестной родни точно никто не станет. По крайней мере, первое время – а что делать дальше, он решит уже на месте. Сейчас главным было убраться из Ленинграда и как следует замести следы, и пока ему это как будто бы удавалось.