В коконе моего разума

Глава 2. Первые прибывшие

Элизабет уже не помнила о боли. В этом и есть первое чудо человеческого тела: забывать о том, что было несколько секунд назад, сохраняя лишь смутные очертания и свою критическую оценку произошедшему. Лизи была напугана. Что уж и говорить о том, что уйти из жизни в девятнадцать не входило в ее планы, но то, с чем девушка встретилась за гранью жизни, оказалось намного абсурднее.

Вокруг было совершенно темно. Лизи сильно зажмурилась, отсчитала несколько секунд, открыла глаза – ничего не изменилось. Темнота была абсолютной, и Элизабет не могла дышать.

Ее страх оставался властен над памятью. Всегда.

Когда маленькой Лизи было не больше четырех, старший брат решил разыграть ее за пару дней до Хэллоуина. В ту ночь Джонатан вырубил свет во всем доме, когда малышка шла по большому широкому коридору. Она потерялась в темноте, брат прятался под кроватью в гостевой комнате, а родители были слишком далеко и не слышали плача. Лизи шла и шла до тех пор, пока в темноте не загорелись два светящихся глаза, сердце малышки не екнуло, пол не оборвался, и она не полетела вниз.

Элизабет не помнила того мгновения, когда оказалась на полу у лестницы, она помнила лишь, что падала целую вечность, потому что темнота не имела формы и была тем самым Ничем, монстром, который и жил под ее кроватью долгие годы. Лизи было очень страшно.

До сих пор.

И не так была страшна ночь, как монстры, скрывавшиеся в пустоте под ее покровом. Элизабет обхватила руками плечи, крепко сжала и попыталась унять дрожь во всем теле, но оно совершенно не слушалось. Темнота вокруг обретала форму, пульсировала разноцветными кругами на оболочке глаза, вращалась и вытягивалась, она была чем-то отличным от реального мира, и Элизабет никак не могла понять, где, в конце концов, находится.

Пальцы Лиз пробрались под тонкую материю рукавов, обхватив руки повыше локтей. Элизабет попыталась согреться, но кожа вновь покрылась мурашками, а озноб лишь усилился. Стоя здесь, в полной неизвестности, не чувствуя ничего, кроме парализующего холода, она была слишком уязвима. Элизабет закрыла глаза, мысленно сосчитала до десяти, игнорируя колотящееся сердце, снова сильно зажмурилась, и распахнула глаза темноте. Лизи понимала, что бездействуя здесь, она ни на шаг не приблизится к спасению, и вряд ли в самом абсурдном месте в самом абсурднейшем из миров кто-либо придет ей на помощь.

Лизи медленно опустилась на корточки, выставив замерзшие руки вперед, и подумала о том, что теперь, как в старых некогда любимых фильмах, благодаря которым оно коротала одинокие вечера, Элизабет в полной неизвестности предоставлена исключительно самой себе.

Если это и был тот самый ад, то, по крайней мере, Лизи хотелось достойно в него войти.

Она сделала несколько глубоких вдохов и принялась ощупывать землю руками. Жесткая, каменистая, влажная и очень холодная, она скорее напоминала какую-то огромную пещеру.

– Эй! Здесь кто-то есть? – на одном дыхании крикнула Лизи.

«...есть...» – эхом откликнулись невидимые стены.

Элизабет наклонилась поближе к холодной почве и поползла на четвереньках.

«Если здесь есть эхо, значит, есть стены. Если есть стены, есть и выход, верно?»

Элизабет цеплялась за мысль о спасении, как цеплялся бы любой человек, оказавшись даже за гранью жизни. В этом была их суть. Она ползла вперед очень медленно, тщательно прощупывая камни, которые зачастую оказывались довольно острыми.

Как известно, если лишить человека одного из органов чувств, значительно обостряются другие, но как ни старалась Лиз вслушиваться в малейшие шорохи и внюхиваться в гнилой запах сырости, единственной ее сильной стороной в этом абсурдном положении была исключительно тактильная. Уже спустя несколько метров руки наловчились перебирать мелкие камушки и избегать небольших, но острых валунов. Если поначалу Лизи казалось, что иногда она натыкается пальцами на панцири каких-то небольших жуков, то теперь в этом не было никакого сомнения.

Элизабет не испытывала сильной фобии насекомых, но, как и любая девушка, обладала острой неприязнью к этим мерзким многоногим усатым тварям, и натыкаясь на них в кромешной темноте, нередко тихо вскрикивала и зажмуривалась от отвращения.

Некоторые шустро шевелили лапками и тут же убегали из-под пальцев Лизи, и она одергивала руку, иногда же она натыкалась на что-то склизкое и пульсирующее, и на секундочку вскрикивала чуть громче. Здесь, в каменистой почве возились на редкость огромные черви, и уж они-то не отличались юркостью, присущей маленьким жукам.

Элизабет казалось, что она ползет в этой темноте уже целую вечность. В очередной раз наткнувшись на сплетенного в кольцо червяка, она отдернула руку и вскочила на ноги. Спина затекла, и шею неприятно покалывало, и Лизи, в конец опустошенная отвращением, не могла перевести дыхание.

«Существует ли вообще выход отсюда?» – подумала она, нервно покусывая губу, и чувствуя, как капелька крови появляется на лопнувшей коже.

«Если я чувствую все это, если я чувствую боль, значит, я жива».

«Но где я?»

Этот вопрос во всевозможных вариациях возникал у нее в голове, пульсируя и сжимаясь как органический мир на дне пещеры. Элизабет не имела ни малейшего понятия, куда двигаться дальше, но цеплялась за мысль, что добраться необходимо именно до стены, чтобы дальше было легче двигаться к выходу. Снова закусив губу и смахнув капельку крови, Элизабет вздохнула и опустилась на колени, вновь отправившись в путь.