В краю журавлином

Глава седьмая. Беда неминучая

На следующий день, как вестницу проводили, собралась Кривуша к Ведьмину камню за грязью целебной. К коробу из бересты привязала лямки из кожи, поместила туда два глиняных кувшина, на спину надела. Шумелко, помогавший тётушке, запросился:

— Возьми с собою, Кривушенька! Не пожалеешь.

— И то правда, — обрадовался Лапоть возможности отдохнуть от любимого, но уж больно шустрого внука, — пусть разомнётся маленько и тебе подмога.

Кривуша улыбнулась отцовой хитрости и погладила по светлой головёнке «подмогу».

— Пошли уж, дитятко, коли охота есть.

Всю дорогу ведунья отвечала на вопросы Шумелки. Всё ему было в новинку, до всего дело. Так и путь короче показался. Вот луг миновали, через лесок прошли, вскоре и Ведьмин камень показался — огромный поросший мхом валун на краю ручья. Шумелко поначалу притих, страшно стало. Но быстро освоился.

— Ой, Кривуша! — крикнул, задрав голову. — Глянь-ка гнёзд-то вороньих сколько!

Встревоженные криком птицы громко раскаркались, словно прогоняли чужаков. Ведунья нахмурилась, пробормотала тихонько:

— И правда, гнёзд — не счесть, не к добру.

— А почему не к добру? — тут же спросил мальчик.

— Вороны — ведьмины птицы. Столько их бывает перед бедой неминучей. Ну да ты не бойся, — приободрила Кривуша поёжившегося племянника. — Сами-то они вреда не творят.

Ведунья сняла короб, оставила у камня, взяла кувшины и прошла вдоль ручья до небольшого, затянутого тиной озерца. Шумелко вместе с тётушкой набирал в кувшины липкую жирную грязь. От старания весь с головы до пят перемазался. Кривуша, как набрали, к ручью направилась руки помыть. Шумелко же заторопился, так помочь хотел, ухватил кувшин, да к коробу потащил. Всё бы ничего, да кувшин из рук и выскользнул. О камень ударился, на куски разбился. Куски грязь накрыли.

— Вот она, беда неминучая, — прошептал Шумелко и заревел.

— Что ты, что ты, дитятко, — прижала к себе мальчика подоспевшая Кривуша. — Да разве это беда? Знать, пора пришла кувшину разбиться. И одного хватит. Я ж с запасом хотела. Грязь-то с озерца долго не сохнет. Давай-ка к водице пойдём, а то я от тебя сама вся извозюкалась.

После умывания в холодном ручье Шумелко успокоился. Второй кувшин взять не осмелился, лишь помог тётушке на плечи короб надеть. Пока обратно шли, утомились. Шумелко уснул прямо за столом. Кривуша уложила его на лавке, одеяло лоскутное под бок подтолкнула. Сама же принялась отцу спину грязью на печи подогретой обмазывать. Тот ворчал, кряхтел, но лежал смирно. А уж как через два денька полегчало, поверил в свойства целебные, сам дочери напоминал:

— Не пора ли грязицей чудодейственной натереться?

Ещё три денька пролетело.

Посмотрела Кривуша на ожившего отца и решила:

— Вот теперь можно и попариться.

По первому пару в небольшую, но крепкую бревенчатую баньку отправились дед с внуком. Шумелко старательно хлестал бока деда берёзовым веником. Вышли оба красные и довольные. Кривуша следом пошла. Пока её ждали, мальчик спросил:

— Деда, а почему камень Ведьминым кличут?

Лапоть почесал пятернёй в затылке.

— Доподлинно не ведаю. А вот старики сказывали — пришла в деревню одну нищенка-побирушка...

— В какую деревню: нашу или в Осинки?

— Ты меня со слову не сбивай! — осерчал дед. Затем смягчился, видя пытливый взгляд Шумелки. — Не важно, куда. Приветили нищенку, приютили. И стали в той деревне детки хворать. А нищенка — силой наливаться. Она расцветает, детки чахнут. Не сразу неладное распознали. Сказать надобно, в церковь-то нищенка не ходила и знамением крестным лба не осеняла. Потому и поняли — ведьма. В реке топили, не потонула. Тогда сколотили гроб осиновый, туда злыдню засунули, в землю зарыли и сверху камень поставили. Вот только надобно, когда ведьму хоронишь, чтоб никто не пожалел. А эта-то ведьма смутила красой своей отрока одного неразумного. Он и пожалел о ней. Вот потому может ведьма из-под камня входить и творить дела богомерзкие. Не часто, а случается.

— А мы у камня Ведьмина тьму ворон видали. Тётушка сказала — к беде неминучей, — вспомнил Шумелко.

Дед Лапоть хотел что-то сказать, да появилась Кривуша, и он вспомнил о другом.

— Сходим мы с Шумелкой в Осинки, давно не навещал я дочь старшую, сватью, кума. А ещё лип там, в лесочке, много, коры для лаптей надерём. Не хочешь с нами?

— Да я бы с радостью, но, сам ведь ты, тятенька, слышал, как вестница сказывала, что Бирюк завернёт домой на пути обратном с охоты, — Кривуша вздохнула, погостить у сестрицы она бы хотела.

Она долго махала рукой вслед отцу и Шумелке. Неожиданно сердце сжалось от недоброго предчувствия. Но ведунья прогнала дурные мысли прочь, чтоб не накликать чего.

У деда Лаптя и Шумелки никаких предчувствий не было. Они дружно шагали по тропинке. Лапоть даже почти не опирался, на прихваченную на всякий случай палку. Неожиданно Шумелко воскликнул, показывая в небо:

— Смотри, журавка!

— Быть такого не может, — остановился Лапоть, вглядываясь в высь. — Журавки сейчас птенчиков высиживают. Ох, ты ж вражья сила! И впрямь журавель! Видать, спугнул кто. Смотри-ка, дым. Никак, горит чего.

С нарастающей тревогой дед взбирался на холм, наравне с внуком. С холма Осинки видны как на ладони. Добравшись же, Лапоть оцепенел от охватившего его ужаса. Несколько домов горели, а от деревни отъезжал большой отряд всадников. Блестели под солнцем доспехи и шлемы, на белых плащах выделялся яркий рисунок — перекрещенные красные мечи. Замелькали отрывки воспоминаний из далёкого детства. Крики, горящие дома. Он, Лапоть, ещё малец, бегущий от огромного страшного всадника. Белый конь, белый плащ, красные мечи.