В лифтах теперь опасно

В лифтах теперь опасно

- Ну и что тут у нас? - даже не пытаясь подавить широкий зевок, поинтересовался у дежурной молодой сержант.

- Да, хулиганье какое-то, - сердито всплеснула руками та. - Камень в окно кинули - и ищи-свищи.

- Найдем, - веско пообещал сержант. - Давайте для начала помещение осмотрим.

- А что, вдруг, бомба? - нервно хихикнула дежурная районного ОВД. - Ладно, пойдемте, я открою. Только ноги вытрите, Евгенич в своем кабинете грязи ой, как не любит.

Цель хулиганы, похоже, долго не выбирали - саданули в ближайшее окно с улицы. Теперь по строгому, весьма солидному по местным меркам кабинету, ничуть не стесняясь прибывших стражей порядка, гулял шальной ветер, игриво шевелящий разметавшиеся по столу бумаги.

- Еще б чуть-чуть, - театрально ахнула дежурная. - Прямо в монитор бы попали, ироды. А ведь Евгенич, чую, и так с меня три шкуры спустит.

- Да ладно, что вы сделать-то могли, - успокаивающе пробурчал сержант, по привычке осторожно входя в помещение.

- Евгенич - он такой, - жалобно протянула женщина, не рискнув, впрочем, жаловаться подробнее.

Метательный снаряд лежал на виду - прямо на подоконнике, среди осколков. Видно, бросок был не очень-то сильным.

- Дети что ли, - пробормотал сержант и осторожно, двумя пальцами приподнял странный предмет. Вырвавшийся смешок ему пришлось спешно замаскировать кашлем.

Камень, завернутый в бумагу. Долбаная классика шпионского кино. Развернув покрытую мокрыми пятнами записку, он с трудом разобрал печатные буквы, явно непривычно мелкие для ее автора:

"закроите все лифты

кагда он паймет што выше ничево нет

он начнет снова с самово низу

в лифтах типерь апасно

их все нужно закретить

прастите нас

мы нихатели"

- Мелюзга безмозглая, - фыркнул сержант.

- Дети балуются? - понимающе кивнула дежурная. - Ну конечно, кто же еще. Вы уж поищите сорванцов, а?

- Найдем, - снова заверил ее полицейский и направился к выходу. - Гляну еще снаружи. Я их родителей вашему Евгеничу лично на ковер извиняться пришлю.

Он был так уверен в своих словах. Жаль, что сбыться им было не суждено.

***

"Крестного отца" Петр Маковкин впервые посмотрел еще в относительно нежном подростковом возрасте. Сцена с отрубленной лошадиной головой произвела тогда на него неизгладимое впечатление. Еще долго перед отходом ко сну он ловил себя на тревожных мыслях о собственной беспомощности, беззащитности. "Вдруг я проснусь, а тут – ТАКОЕ... Худшего пробуждения и быть не может".

Когда он попытался открыть глаза в этот раз, то сразу понял: может. Еще как может.

Левый глаз открылся без проблем, но его взору в темноте предстала лишь неопознанная волосатая поверхность. На правый глаз давило нечто округлое и шершавое, мешая открыть и его тоже. Рефлекторная попытка дернуться, отстраниться, поднести к лицу руки, чтобы убрать преграду, привела лишь к болезненным ощущениям во всем теле. "Нечто" давило не только на глаз.

Все его тело было зажато и скручено, будто хаотичной системой тисков. Правая ладонь в поисках точки опоры скользнула по каким-то длинным волосам. Левая же нащупала...еще одну руку. Только теперь Петр окончательно проснулся и понял, что за "тиски" его держат. Он был погребен посреди огромной кучи обнаженных человеческих тел.

- Помоги... - прохрипел он без особой надежды быть услышанным.

Маковкин всегда был немного клаустрофобен и теперь его страх наконец обрел форму - форму десятков, сотен, тысяч тел вокруг. С трудом повернув голову, он оттолкнул лбом чью-то ногу и принялся судорожно извиваться всем телом. Его усилия возымели эффект - живая (или мертвая - еще неизвестно, что хуже) масса дрогнула и просела, выдавив остатки воздуха из его груди. Его ногти агонически скребли по чужой коже, а глаза вылезли из орбит. "Вот и конец, - пронеслось в голове. - Вот так все и кончится. Не хочу, не хочу не хочу..."

Широко открытый рот заткнула чья-то холодная ступня. Мозг стремительно терял кислород. Еще одно проседание - в районе правой руки. Мизинец с хрустом взорвался ослепительной болью, отогнутый чем-то твердым больше, чем на девяносто градусов от ладони. "Не хочу," - стукнуло в голове в сотый, должно быть, раз, но Петр был уже не уверен. Часть его помутненного паникой сознания уже наоборот стремилась к спасительному небытию, которое, по крайней мере, закончило бы этот кошмар. "Так я и умру," - снова подумал он, сглотнув бешено колотящееся где-то в горле сердце, и закрыл глаза. Но облегчение опаздывало все заметнее.

"Это конец". Что может быть хуже? Пожалуй, только одно.

"Это...не конец?"

Глаза несчастного открылись и закатились, казалось, глубже, чем было предусмотрено их анатомией, а зубы конвульсивно сжались, вгрызаясь в чужую кожу. Откуда-то раздался глухой и хриплый стон...или это был его собственный? Сломанный палец пылал, не давая остальным четырем как следует ухватиться. Спина чуть прогнулась от титанического усилия всех мышц сразу, вминая нижних товарищей по несчастью в пол.

"Боже, я надеюсь, что там пол," - беззвучно хихикнул Петр в истерике. От воображаемой картины бесконечно уходящих вниз человеческих тел ему сделалось дурно вдвойне.