В погоне за артефактом

Глава 5. Вход не выход

Утром меня не разбудила принцесса, и вообще никто не разбудил, потому что рыцарь Фомка поймал злого дракона, по имени дворцовая экономка, и доступ в мою опочивальню остался закрыт для всех. Люблю Фомку, теперь еще больше люблю, потому что я выспалась.
Наутро еще ожидалась головная боль, но она тоже не пришла. Знает начальник охраны толк в качественной, хоть и странной на вкус выпивке. Видать, большой опыт в этом деле сказывается.
Таким образом, проснувшись в гордом одиночестве, отдохнувшей и по-прежнему готовой к подвигам, первое, что я сделала, это извлекла из рюкзака кипу чистых бумаг, усыпала ими все покрывало, присоседила к ним Фомкину записную книжку, достала свою лупу, вооружилась автоматическим пером, которое и чернилами не нужно заправлять, и принялась вдохновенно писать.
Такую привычку в моей работе Фомка называл не иначе как «Явление книжного червя народу», ибо в момент написания со мной даже говорить было бесполезно, я все равно не слышала. И писать могла только на отдельных листах, чтобы потом уложить их рядышком и начать чертить параллельные линии. В такие минуты я растворялась в звуках голосов и образов.
Без ложной скромности отмечу, что у меня была фотографическая память на... нет, не на лица (что весьма печально), а на разговоры. Вот именно, на разговоры. Они записывались на подкорку сознания, складывались там аккуратными штабелями, а потом перегружали мозг и выливались в мои корявые и неразборчивые записи с кучей стрелок и черточек. Как выяснилось сегодня утром, я помнила даже то, что уловил мой абсолютно пьяный слух. Самым сложным при составлении записей, было выделить из кучи фраз самые важные, несущие главный смысл и формирующие нужную ниточку расследования.
Начинала я всегда с составления последовательных логических цепочек.
Итак, единственное, что находилось в сокровищнице на виду, это стоявший на постаменте ларец, рядом с той колонной, в которой артефакт указал скрытый выдвижной ящик с золотым пинцетом. Золотой листок хранитель, как я успела заметить, утаскивая Мика из сокровищницы, прятал в основании того же постамента. Итого выходила примерно такая цепочка: постамент — шкатулка — шифр — бархатная подушка — золотой листок — колонна — золотой пинцет;
Дальше, если взять сам артефакт, то с ним я могла связать следующие предметы: золотой шар — горошины — проекция — дух;
И наконец место, из которого сей предмет был украден: сокровищница — семь печатей — король — хранитель;
Я не вписывала в эту цепочку ни следы, ни отпечатки, поскольку этого попросту не имелось. Впрочем, не имелось в самой сокровищнице, зато кое-что было в книге и на золотом листке.
Ухватив записную книжку напарника, я выдернула из нее оба листа с отпечатками, навела лупу сперва на первый, затем на второй и с радостным воплем подпрыгнула в кровати — они идеально совпали. Есть! Хоть что-то у меня есть. Это радовало даже несмотря на факт, что отпечатки не принадлежали ни одному из посетивших дворец в день исчезновения послов. Кстати, еще момент, зачем нужен золотой пинцет, как не затем, чтобы брать им волшебный листок? Таким образом, отпечаток точно не мог принадлежать слуге, чей постоянной обязанностью было выносить листок. К тому же, чтобы пройти несколько шагов с этой вещью на подносе, вряд ли нужно заранее читать о свойствах артефакта. Тогда кто мог быть этот человек, если за неделю дворец посетила целая уйма народа? Пора переходить к подсказкам.
Крепко задумавшись, я начала водить пером по чистому листу, перенося на него фразы артефакта. Если исключить заигрывания и издевательства, которые вполне в духе этого зловреды, оставались еще странные предложения, не всегда вписывающиеся в его речь, взять хотя бы... и в этот момент меня грубо прервали.
— Аленка, сейчас уже бить начну, и твой зад сильно пострадает, — потряс меня за плечи напарник, — это сколько можно ни слова не слышать?
Я почесала занывшие плечи и перевела взгляд на Фому.
— Что?
— Дозвался, — вытер с лица пот напарник, — помочь, спрашиваю? Информация нужна?
— Естественно.
— Ну?
— Иди узнай, как листок выносили. Добудь у начальника охраны запись за день до исчезновения и копию той, что мы просматривали в конторе.
— Как проходило явление в день похищения?
— Да. Мне необходимо сравнить, чтобы подметить любую несущественную мелочь.
— Есть, шеф! — взял под козырек Фомка, потом ухмыльнулся, взлохматил мои и без того лохматые волосы и испарился за дверью. Кажется, у кого-то ключ появился от моих покоев. Не романтично, конечно, Фомка не Мик, зато очень практично. Ладно отметаем посторонние мысли, где я остановилась? Артефакт...
В голове проносились обрывки разговоров, фразы, намеки, отдельные слова, перед глазами будто наяву стоял артефакт и улыбался, а в мозгу вспышками мелькали зацепки: «На коленочках лучше» — первая подсказка по поводу шкатулки; «Сто сорок восьмая страница» — отпечатки пальцев; «Когда я оказывался здесь прежде» — а это...
Оторвавшись от записывания фраз, я соскочила с кровати вместе с лупой, удерживая тот самый отпечаток большого пальца, что обнаружила в книге и на листке, и принялась осматривать все, к чему мог прикасаться живший в этой комнате прежде человек: столбики кровати, ручка тумбочки, журнальный столик...
«Ай!» — а вот и еще одно предупреждение сработало, чтобы я ножки не порезала об осколки разбившейся чашки. Плюхнувшись на кровать, осмотрела порез на большом пальце, взявшись за щиколотку одной рукой, когда стекло моей лупы, направленной на пол, вдруг засветилось. Отпечаток! Отпечаток ладони на полу и того самого большого пальца, возле кровати. Как если бы человек вставал на четвереньки, с целью чего-нибудь спрятать или достать.
Перекатившись на другую сторону, я сползла с постели и заглянула вниз, где кроме клубов пыли и моего ботинка ничего не оказалось. Да уж, слуги и правда нерадивые, как артефакт и говорил. Не желая больше рисковать оставшимися невредимыми пальцами на ногах и самими ногами, я дотянулась до ботинка, а после стала вспоминать, куда дела второй. Припомнив, полезла под тумбочку, вытянула ботинок и так и осталась лежать, поскольку заметила на обоях, у края плинтуса, подсохшее пятно, которое почему-то переливалось металлическим блеском.
Теперь фраза о нерадивых слугах обрела иной смысл, и мне пришлось снова нырять в рюкзак и вытаскивать оттуда коробочку для улик, вместе с входящей в комплект палочкой. Поскрябав по пятну, я закрыла свеженький вещдок крышечкой, с чувством удовлетворения сунула коробочку в карман рюкзака и вернулась к своим записям.
«Смотря, кто найдет», — эта фраза вспомнилась следующей. И означать она могла, что отыскать артефакт предполагалось мне. Почему именно мне? Потому ли, что совратительный дух выбрал меня объектом соблазнения и ждет не дождется, когда я его поцелую? Ага, все сто раз «Ага»! Сама думаю и самой смешно. Как он там заявил: «Я и не человек». Не умеет он чувствовать как мы, дух и есть дух, неосязаемый, бесплотный и не имеющий тех слабостей, которые с этой плотью связаны. Память хранит все, что он испытывал человеком, а он ведь был таковым, если прежде видел обнаженных женщин (тут я самую малость покраснела), а вот выливаются эти воспоминания исключительно в насмешки над окружающими, иначе духу становится смертельно скучно.
Тогда снова встает вопрос — почему именно я? Потому что справлюсь или, напротив, не справлюсь с заданием? И когда он выбрал меня, уж не в день ли наших последних испытаний, когда наградил первым местом, а следовательно, возможностью попасть в лучшее агентство? Пройдя, как говорится, крещение канализацией... Канализация!
Я натурально в голос застонала, схватившись за голову, в которой насмешливо звучало: «Я полагал, из дворца можно выйти не только через дверь или окно».
— Да чтоб тебя сплюснуло и перекорежило, артефактишка! Что за извращенное чувство юмора, гад солнечный? Неужели нет других ходов, кроме твоего любимого места?
От переизбытка чувств соскочила с кровати и, размахивая лупой, продолжала выплескивать свой гнев.
— А ну появись, проекция!
Никто не появился.
— Я знаю, ты знал, что я буду вне себя, артифактишка, а ну иди сюда!
Никто не пришел.
— Ты, солнечное подобие мужчины, боишься меня? А ну явись, подлый трус!
И в ответ тишина.
— Ну ладно, опять добился своего, — я бухнулась на колени, простерла руки к небу и фанатичным голосом вершащего казнь священника из Тьмутьмии, завопила, — явись пред очи недостойной твоего небесного сияния, о Светлейший!
И тут я услышала:
— Аленка, ты чего?
Повернув голову, увидела напряженно замершего в дверном проеме напарника.
— Призываю артефакт, — тряхнув волосами и сдув пряди с лица, ответила ему.
— Так его здесь нет, толку призывать?
— Ну, нет так нет, — я поднялась с колен, отряхнула штаны и приняла самый умно-сосредоточенный вид. — Добыл кристалл?
— Даже два, — Фома все еще поглядывал на меня с подозрением, — это тебя так с сивушки разобрало? Галлюцинации?
— Нет, — отмахнулась от озабоченного напарника, — это меня так от артефакта разобрало. Но я тебе попозже объясню, а пока давай сюда все, что принес.
Мой драгоценный Фомантий добыл записи не только с кристаллов из залы явления артефакта, но даже с тех, что стояли в коридоре.
Усевшись в кресло, я установила кристальную копию на журнальном столике и активировала запись. Фомка устроился напротив, и мы синхронно склонились к замерцавшему полупрозрачному изображению.
Сперва кристалл отобразил целую толпу перед входом в залу «Явления светлейшего народу». Толпу проверяли на входе строгие охранники в ливреях, награждавшие тычком или хлопком пониже спины (это касалось особо симпатичных посетительниц) каждого, кто проявлял недовольство обыском. Когда все, возжаждавшие общения с сиятельнейшей занозой, всосались в огромные двери, к деревянным створкам торжественно приблизились хранитель сокровищницы под конвоем, несущий шкатулку, и слуга с золотым листком на подносе, за которым следовала еще пара охранников. Хранитель торжественно вошел первым, а слуга, ожидая своей очереди, побрызгал на листок из полировочной бутылочки и натер его собственным рукавом, отчего вещь просто заслепила глаза.
Ну а дальше началось представление. Кристалл отобразил внутреннюю залу, в которой на постамент установили шкатулку. Все, затаив дыхание, вытянулись по стойке смирно, ожидая явления артефакта, а хранитель гневно зыркнул на замешкавшегося слугу. Тот спешно подскочил со своим подносом к постаменту, схватил листок и заслужил затрещину от хранителя, указавшего на золотой пинцет, лежащий рядом со шкатулкой. Взяв лист согласно регламенту, слуга вытянул руку, а хранитель откинул крышку, после чего на миг все изображение в кристалле затмило солнечное сияние, лист примагнитился куда надо, и прикрывший все сокровенное артефакт явился. Ну а дальше по плану, и как мы с Фомкой не высматривали, ничего необычного в поведении посетителей не углядели.
— Что-нибудь насторожило? — спросила я напарника.
— Явление как явление. Служка, кажется, новый.
— Угу, явно плохо знаком с ритуалом. Он листок рукой схватил. — Я задумчиво постукала указательным пальцем по подбородку, — ладно, давай дальше.
Следующая запись была похожа на предыдущую, исключая непосредственно само явление. Только толпа оказалась поменьше, более представительные посетители одеты богаче, а охранники не распускали рук. Эту запись мы также просмотрели до конца, начиная с толкучки в коридоре и заканчивая выходом из зала, когда каждого посла снова подвергали тщательной проверке.
— Ну? — вопросила я. Наша с Фомкой профессиональная привычка делиться собственными наблюдениями помогала подметить несущественные, на первый взгляд, мелочи.
— Слуга был другой, — заметил напарник. — Думаю, того уволили за несоответствие занимаемой должности. Этот ни разу не замешкался, и что интересно, ему доверили нести шкатулку.
— Зато он споткнулся, выронил шкатулку, а хранитель едва успел подхватить, ну и шар вылетел и мог затеряться в толпе, если бы один из послов не поймал.
— Да. Но он его тут же вернул.
— Вернул.
Я задумчиво откинулась на спинку и навела лупу на кристалл.
— Вот знаешь, что странно?
— Что?
— Если исключить сам факт спотыкания слуги на ровном месте, то стоит обратить отдельное внимание на одежду поймавшего шар посла. А он одет как мириец.
— Хм, — хмыкнул Фомка, — эти волшебники вечно наряжаются в свои балахоны со шлейфами, расшитыми серебряными звездами, и длиннющими рукавами, просторнее дамских панталон. А чего стоят их шляпы! Если бы дверной проем был пониже, посол мог сбить этим конусом дверной косяк.
— Он же при выходе наклонился шнурки завязать, ты заметил?
— Ну.
— А потом слуга подбежал ему помочь.
— Ну так он же посол, а во дворце сервис. Вот и подбежал. Все как положено.
— Не все. У волшебников обувь без шнурков, давно на волшебные липучки перешли. Махнул рукой, и уже застегнуто.
— Эээ... — напарник задумался, — волшебник старой закалки?
— Слишком молод.
— Твоя версия?
— Поймал шар, подменил шар, вернув в шкатулку подделку, настоящий засунул в рукав, на выходе отдал помогающему завязать шнурки слуге до того, как самого проверили охранники.
— Ого! — Фомка выпал в осадок.
— Я недавно шестой сезон «Шоу магии. За кадром» проглядывала, там похожие фокусы показывали, — поделилась с напарником, — скоро седьмой начнется, решила старый пересмотреть.
— А кто в старом победил?
— Морфиус, который больше зрительских голосов набрал.
— Тот самый? Я за него болел, фокусы хорошие. Жаль, финал пропустил, Савсен Савсенович на задание как раз отправил. В общем, Аленка, идея хорошая. И каков будет дальнейший план?
— Отправиться по следам посла. Имя у нас уже есть. Этот тот самый Йорик, поскольку во всем списке только один мириец.
— Предлагаешь наплевать на запрет и под страхом казни рвануть из дворца? Даже несмотря на то, что за нами вдогонку пустятся?
— Где наша не пропадала.
— Согласен, — стукнул по столу Фомка и склонился ближе, — одна загвоздка — у нас ни планов, ни простого чертежа тех же подземелий. Тайных ходов не знаем, а еще в них, говорят, заплутать проще простого. Подробной схемы даже начальник охраны не выдаст, у него нет, я выяснял. К тому же везде охранников понатыкано. К любому выходу, даже тайному, так просто не подобраться.
— Не везде, — я с тоской взглянула на Фомку, чье лицо при этих словах оживилось.
— Что-то раскопала?
— Точнее, нарыла.
Брови напарника поползли вверх.
— Нечто дурно пахнущее.
Фома изобразил еще большую степень удивления, а я горько вздохнула.
— Тогда, на сдаче последнего испытания, когда нас отправили по разным закоулкам дворца, каждому по просьбе выдавали схемы мест, куда мы шли. Мне соответственно тоже. И вот там был выход, Фомка.
— Да ты издеваешься! — побледнел напарник.
Я продолжала грустно смотреть на сыщика, который шлепнул ладонью по лбу воскликнув:
— Да ты чего? Я в каналезу не полезу! Там дышать нечем! Давай другие пути искать.
— А кто мне только что сказал, что иных выходов нет и везде охрана?
— Мало ли что я сказал? Я плохо позавтракал, а с голодухи и не то скажешь. И, вообще, где твой вездесущий артефакт? Он должен на дельную мысль навести. Постоянно тебе является, сама говорила.
— Он уже навел.
— На вот это? — неверяще вопросил Фомка.
— Да.
— Все ты виновата, — вдруг заявил напарник.
— Каким таким боком? — возмутилась в ответ.
— Уела мужика, он пять лет забыть не может. Теперь вот в отстойник лезть.
— Ну конечно, я виновата, кто же спорит, — решила согласиться, узрев всю степень расстройства напарника. Фомка не нашелся с ответом, только задышал громче, а из ушей почти пар повалил.
Пережидая приступ Фомического гнева, я принялась раздумывать над тем, что у меня не сходилось. А не сходилась одна важная деталь мозаики, отказывающаяся влезать в центральное место. Ведь король, как пить дать, подсунул послам поддельную шкатулку, потому и артефакт даже не подумали призывать. Но настоящий таки исчез, испарился, ведь обе шкатулки прошерстили вдоль и поперек. И хотя настоящую не удалось добыть у короля на экспертизу, однако я успела ее всю простукать и никаких потайных отсеков не обнаружила, как и в ее точной копии, отданной после демонстрации заграничным послам нашему агентству.
Отсюда вопрос, как можно украсть настоящий артефакт из поддельной шкатулки? Варианта два: перепутать сами ларцы (ну уж явно хранитель, трясущийся над своим златом, не настолько туп) или же подсунуть настоящий артефакт в качестве поддельного. Но ведь есть золотой листок, безошибочно указывающий на артефакт, как магнит. Впрочем, во второй раз листок не приносили, а ларец под строжайшим надзором хранителя в залу вносил слуга. Запутанно однако. Надо бы еще зацепок.
— Фомка, — обратилась я к только что переставшему натужно дышать напарнику, — последний раз золотой лист держал в руках тот самый нерадивый слуга, который оставил отпечатки. Не-ра-ди-вый, понимаешь? — произнесла я по слогам. — Раз его заменили на другого, значит, самого либо уволили, либо понизили в должности. И мне очень нужно его имя, Фомочка. Не мог бы ты перед нашим побегом чуть-чуть пообщаться с драконом?
— С кем?
— С дворцовой экономкой. Узнать, не увольняли ли кого-нибудь из дворца. Причина — халатность.
— О, Боже! — напарник снова пришлепнул ладонь ко лбу, и пришел мой черед удивляться.
— Это что за выражение?
— Подцепил от Систеллы. Она родом из Тьмутьмии, любимая присказка в любых ситуациях.
— Чтобы эта присказка так намертво к тебе прилипла, ты должен был ее всю ночь слушать. А я поражалась, что ты такой ранимый с утра? Не выспался, бедняга, еще и завтрак у тебя отполовинили, лишили растущий организм необходимых калорий. Фомочка, — я склонилась вперед и погладила напарника по плечу, — я сегодня долго спала, так что мне скоро поесть привезут, я тебе непременно оставлю. А ты пока сходи пообщайся напоследок.
— Схожу, — с чувством ответствовал напарник, — если ты мне артефакта вызовешь и узнаешь у него про другой выход.
— Да пыталась, не вызывается он.
— Я помогу, что делать?
Я глубоко вздохнула.
— Горошину искать.
И стали мы искать горошину. Прыгали по комнате, на кровати, в креслах, подняли кучу пыли, устроили настоящий погром. Фомка повыворачивал все ящики из комода и тумбочки и даже сдвинул тяжеленную кровать (вот силища). Однако ни одной горошины и даже намека на нее не отыскалось.
Махнув на все рукой, расстроенный напарник опрокинул со злости кресло и решительной походкой направился к выходу.
Кажется, дракона собирались укротить еще раз и это не могло не радовать, поскольку ожидалась новая информация. Я бухнулась на кровать, пережидая, пока перестанут вибрировать стены от Фомкиного «Ба-бах» дверью, и предвкушающе улыбнулась. Люблю пазлы.
— Прелесть моя, ты так мило улыбаешься, просто озноб по коже.
Я мгновенно повернула голову и увидела прислонившийся к подоконнику артефакт. Невозмутимый, сияющий, деловито засунувший одну руку в карман брюк.
— Явился! — соскочив с постели, хрустнула ботинками по осколкам разбитой чашки и в два шага очутилась возле окна. Направив негодующий указательный палец в грудь артефакта, обвиняюще произнесла, — я тебя призывала, на колени падала, а ты только сейчас соизволил?
— Прекраснейшая, нужно было всего лишь уронить вон то кресло, и я бы обязательно откликнулся. А как ты падала на колени? — живо заинтересовался безмерно любопытный и засиявший еще ярче дух.
— Вот так, — я очень, ну очень медленно и с соответствующим прогибом в пояснице опустилась сперва на корточки (подсмотрела в шоу «Этнические пляски шаманок vs ритуальные танцы жриц»; жрицы победили), потом встала на коленочки у ног артефакта, а после простерла к духу руки, сладенько вымолвив, — светлейший!
У духа отпала челюсть и пропала способность дышать.
А мне того и надо. Захотелось проверить, насколько в нем сильна человеческая память, если уж плотью не обременен, и правду ли сказал, что он этим самым человеком был. Нет, точно был. Вот судя по его взгляду сейчас, определенно был.
— Как же я не вовремя одет, — выдохнул светлейший, потянув за ворот рубашки. И это притом что, по логике, ему ничего на шею давить не могло, и без дыхания духи вполне обходились, ну а так пожирать глазами приличных девушек вовсе не полагалось.
— Я еще и танцы вакханки умею, — заявила, решая добить солнечного. Гордо выпятив грудь, отставила ножку в сторону, руку устроила на талии, чуть наклонилась и ресницами похлопала.
Глаза артефакта совершенно недвусмысленным образом прогулялись по всей моей псевдо вакханской позе, а потом он приложил руку ко лбу и хрипло ответил: «Уже представил».
А после с такой мольбой во взгляде руки ко мне протянул, что я тут же вспомнила кое-кого без костюма и в моей кровати, а еще как нагло наивную и пьяную девушку разочаровали. Ну и шагнула поближе. Обнимай, мне то что. Даже погладить можно. Ха-ха!
Судорожный вздох пролился такой отрадой на мои истерзанные сияющим гадом нервы, что душа наполнилась довольным предовольным злорадством. Не все тебе над людьми измываться. Запрокинув голову, так как ну очень близко стояла, и глядя в янтарные и потемневшие глазищи, прямо сказала:
— Не можешь ты ничего представить, проекция, поскольку я тебе эти танцы показывать не собираюсь.
Сник. Прямо разом сник и погрустил ровно секунду, а потом, ехидна такая, глаза прикрыл, будто в свои предсказания окунулся, и покачнулся, за сердце схватился, стал ртом воздух хватать. А я отступила от греха подальше, потому что слишком натурально выглядело. Хоть и понимаешь, что видение и обычная магическая проекция, но смотрится очень реально. Отсюда сам собой пришел вывод, что артефакт видит не весь разговор целиком, а слово за слово, и запись в это время уже идет. И если для обычных людей разговоры — это набор слов, то для него — набор зрительных образов и видений.
Впрочем, мужские терзания духа никаких уколов совести во мне не вызвали, но решив ковать железо, пока горячо, я очень коварным и соблазнительным голосом добавила:
— Не собираюсь, но показать могу, если хорошо попросишь, — а потом тоном истинного сыщика, допрашивающего своего информатора, — мне нужна информация!
Артефакт раскрыл глаза, вновь меня оглядел, всю-всю, и осуждающе покачал головой.
— Аленушка, сладость моя, не веди больше таких разговоров. Я ведь не железный артефакт. Как можно мне подобное показывать?
— Я ничего не могла показать, — недоверчиво прищурилась.
— Конечно. Совсем ничего, — усмехнулось сиятельное чудо, согласившись со мной (прямо как я с Фомкой недавно, чтобы не злился). Согласие родило в душе очень нехорошие подозрения. Вот предсказатель! Ведь точно знаю, что ему никогда и ни за что, а он с намеком улыбается. Не мог он мои танцы увидеть! Не мог и все! Даже в очень далеком будущем, даже когда состарюсь. Мик мог, а этому не показала бы.
— Ну, довольно! Прочь лирические отступления, — решила буром переть, раз провокационные обещания не сработали.— Отвечай, где другой выход из подземелья?
— Счастье, выходов масса, но для тебя безопасен только один, — пожало плечами чудовище.
Полагаю, я бы сникла в этот момент совсем как недавно артефакт, но вдруг заметила, что кончики губ солнечного мерзавтуса слегка подрагивают. Открыла рот, высказать в подробностях, как «хорошо» я о нем думаю, а предсказатель перебил:
— В ловушку попадете, во всех случаях. Десять вариантов и только один с благополучным исходом и вашим выходом из замка. Прощай, ненаглядная, теперь нескоро увидимся. Я тоже буду скучать, но стану помнить про... — и улыбка мерзавическая, и шепот такой, что мурашки по коже, — танцы.
И исчез.
— Что значит тоже? — спросила я пустоту, — тосковать точно не буду!
Наглец! Как можно было так обо мне подумать? Скучать, как же! Да у меня счастье приключилось, что я долго этого сиятельного не увижу, а он! И что за намеки имели здесь место? Словно я в будущем перед ним вакханкой отплясывать буду? Не поверю, мерзавтус!
Все мое удовлетворение куда-то испарилось, зато осталось осознание неотвратимо надвигающегося побега. К моменту, когда в двери постучал мальчишка, привезший тележку с завтракообедом, я уже засунула в рюкзак все, с чем явилась во дворец. Собственно, я всегда носила за плечами самые необходимые вещи еще со времен учебы — навык, вбитый в нас заботливыми и очень изобретательными преподавателями с садистскими наклонностями. Теперь дело оставалось за Фомкой.
Честно оставив для напарника половину от каждого из привезенных блюд, я решила, что не могу покинуть дворец, не увидев напоследок Мика.