В Поисках Бессердечного Отца

Дороти стала свободной

О своем отце уже почти восьмилетняя Дороти знала две вещи: его зовут Хейсукэ, и то что три года назад он ушел на миссию по зачистке монстров, оставив дочь на попечение семьи друга.

Жизнь ребенка в сельской местности в окрестностях Черной Пустоши весьма богата на события, так что образ отца в памяти Дороти истерся до такой степени, что она только смутно предполагала, что у мужчины должны быть такие же как у нее черные жесткие волосы.

Мать Дороти умерла вскоре после ее рождения, что в целом, было нормой.

Жила Дороти у дяди Джима, затерявшись среди его собственных детей. Не слишком счастливо, но притесненной или обиженной себя не считала: у многих детей не было родителей. Кто-то был убит монстрами три года назад, кого-то сморили болезни, кто-то ушел из деревни по делам и не вернулся. Даже у дяди Джима за два года сменилось две жены. Прошлая жена была укушена монстром и зачахла, нынешняя в прошлом сама овдовела и пришла в дом нового мужа с тремя детьми от прошлого брака. Взять в расчет трех детей Джима и недавно родившуюся малышку, получается солидное количество голодных ртов. Одним больше, другим меньше.

Дороти из всех сил старалась быть полезной, чтобы никто не мог обвинить ее в нахлебническом существовании, как это часто случалось с другими сиротами.

В свои почти восемь Дороти пасла уток и помогала мачехе со стиркой. Иногда ей доверяли присмотр за младшими и сбор овощей.

В свободное время Дороти училась грамоте и арифметике у деревенского писаря, потому что по слухам, ее отец был очень грамотным человеком из другой страны, а мать местной героиней. Дороти чувствовала своеобразную ответственность и потребность соответствовать если не имени пропащего отца, то хотя бы светлой памяти почившей матери.

До поры до времени Дороти считала, что все у нее как надо.

Пока весной по деревне не прокатилась эпидемия ветряной оспы. От напасти страдали только дети, за редкими исключениями вроде Дороти, которая перенесла недуг в младенчестве, под надзором родителей.

И все бы ничего, да вот только в доме Джима слегли все дети, присмотра не хватало, денег на лекарства, способные облегчить жар тоже. По началу Дороти не очень переживала, ведь многие дети должны были выздороветь через две недели, но к исходу второй недели болезни деревенский лекарь велел семье Джима готовиться к скорым похоронам.
В этот вечер Джим и его жена много спорили, а потом пришли к Дороти.

- Дороти, дорогая, ты же знаешь, вот уже два года от твоего отца не было никаких вестей. Скорее всего он умер. Такое иногда бывает с Охотниками на Монстров. А может и вовсе забыл давно про тебя и вернулся на родину. Кто ж знает? Осталась ты одна-одинешенька и никому не нужна. Но если мы отдадим тебя работорговцу, то он найдет тебе новый дом, а мы сможем вылечить и Норму, и Йотана, и даже Сару. Ты же поможешь нам?

Дороти знала, что такое работорговцы, и догадывалась, что ее ждет, но отказать не смогла. На следующее утро ее отвели на рынок и продали.
Это было страсть как обидно и неприятно, под ошейником шея зудела так, что очень быстро Дороти расчесала ее до крови. Днем уже было довольно тепло, пришлось сидеть на жаре и ждать, пока торговец завершит остальные сделки.
Душа девочки сжалась и замерла.

Вокруг роились мухи, а от других рабов несло нечистотами. Ни еды, ни воды просить было нельзя – один мальчишка попробовал, за это торговец ударил его розгой по рукам. Мачеха, конечно, тоже розгами не брезговала, но торговец ударил мальчишку явно сильнее, чем измотанная выкидышами женщина.

День длился вечно, а Дороти пыталась осмыслить происходящее. Еще вчера все было сравнительно нормально. Она пасла гусей, меняла компрессы заболевшим братьям и сестрам, подметала полы… неужели этого было недостаточно, чтобы ее считали полезной? Как ее ночной кошмар воплотился в жизнь?

Плакать хотелось, но расплывшуюся девушку отхлестали розгой более жестоко, чем мальчика, просившего еды.

Лучше было ни о чем не думать. Так Дороти и уставилась невидящим взглядом в пустоту. Раньше так уже приходилось поступать. Когда Джим приходил пьяный с поминок его первой жены или матери Дороти и устраивал дома разнос. Такое можно было только терпеть.

Пока Дороти рассуждала, ее приметила девочка постарше. Эту юную особу должны были отправить к оркам, как и Дороти, и из разговоров стало понятно, что она уже не раз сбегала от торговца.
Бриджит заговорчески подмигнула Дороти. Каждый ребенок твердо знал, когда тебе так подмигивают, это обещание чем-то поделиться. Дороти ужасно не хотела в рабство к оркам. И ночи, когда торговец ослабит бдительность и можно будет поговорить с этой девочкой ждала с нетерпением.

После захода солнца к мухам добавился прочий гнус и клопы. Дороти чесалась так, что вскоре ей пришлось выковыривать подсохшую кровь из-под ногтей, но надо было терпеть.

- Ну и не повезло ж тебе, сестра! – усмехнулась Бриджит, кидая Дороти ломоть хлеба.
- Орки страшные. Не хочу к ним.
- Все рабовладельцы страшные. Я вот гладиатор. Мне относительно фортануло. Кормят досыта, живу я с другими гладиаторами. Но ты с таким миленьким личиком в гладиаторы не попадешь, да и такая жизнь – паршивая. Лучше сдохнуть в канаве, зато свободным человеком. Поможешь сбежать – сдохнешь как человек, а не орочьей подстилкой. По рукам?

Бриджит поручила Дороти умыкнуть какой-нибудь приличный кусок проволоки и надежно спрятать, пока Бриджит не спросит.

Дороти не плохо умела красть у взрослых. Старшие часто втягивали малышей в свои авантюры, и Дороти в этом знатно преуспела по меркам деревенской шпаны. К тому же, речь не шла о чем-то ценном, а о куске проволоки с ладонь ребенка. На третий день кочевания по деревенским рынкам Дороти приметила такой, подобрала как представился случай и спрятала в спутавшихся волосах.

Трудно было определить, что больше мешало в ту ночь заснуть: укусы клопов, конец проволоки, врезавшийся в кожу где-то за ухом, или беспокойство в предвкушении предстоящего побега.