В расчёте

В расчёте

Чтобы найти тебя, потребовался год, Эйкл Соми, хотя куда ты мог подеваться со своей знаменитой рожей? Тем более теперь от меня. На рабском аукционе я сидела в первых рядах, чтобы ты видел моё лицо, чтобы ты видел мои глаза. Для меня остановился мир, когда на сцену вышел ты, генерал. Тебя хорошо побила жизнь за этот год, если костюм, цена которого была эквивалентна цене пригорода бедняков, ты сменил на наготу так спокойно. Эйкл Соми, который потерял за 365 дней стыд и у которого страх теперь перевешивает желание прикрыться. 

Ты не узнаёшь меня. Ты меня даже не видишь. Твой взгляд так упорно наведён на собственные носки, что кажется немыслимым заставить поднять тебя голову вверх. Ты ведь не верил, что сильную личность, подобную тебе, так быстро сломают? Хотя при этом думал, что знаешь боль в любом её проявлении. Считал, что сможешь быть палачом даже на кресле жертвы. Нет, тебе ещё далеко до осознания этого чувства. Ты не умел доставлять боль так, как научил этому меня. Пять месяцев рабства заставили убить в себе эту слабую ничтожную девушку, что могла только кричать и просить. В этот раз не ты меня убьёшь, а я. И в отличие от тебя, я не стану выбрасывать на свалку полуживое тело. Твоей ошибки я не совершу.  

Ты. Ты. Ты. Тебя. Ты. Ты... Все мои мысли всегда сводились к Тебе, генерал. 

 - Семь тысяч! 

 - Восемь.

 - Восемь с половиной.

Ты даже не поднимаешь взгляда. Боишься? Я знаю это чувство. Опять Ты ему меня научил. Хочешь я опишу, что ты чувствуешь? Страх поднять взгляд, потому что считаешь, что это станет первым поводом тебя ударить. Страх пошевелиться, и он сковывает, как настоящие цепи. Страх перед публикой. Страх перед будущим. Страх перед болью. Страх. Всегда страх теперь правит твоей жизнью. Так было со мной, когда господин выводил свою игрушку с собой на гулянья. Страх просто сделать шаг и оступиться. Страх от понимания, что причины не нужны. Страшно уже просто жить. Это уродливое чувство беспомощности и беззащитности, никакая нагота не сравнится с тем, когда оголена душа, когда нет сил даже спрятать свои чувства. Тебя будто нет, остаётся лишь дрожащее, будто в лихорадке, существо. И это существо становится тобой, той яркой и весёлой девушкой, которая с бокалом шампанского громко обсуждала с друзьями новый налог. А теперь такое же существо ты, ведь от Эйкла Соми почти ничего не осталось. Ты стал жалок. 

-... Двенадцать.

 - Тридцать.

 Я куплю тебя за любые деньги, как когда-то купила твой дом. Ты научил меня жить в насилие, я не стала забывать твоих уроков. Чем больнее тебе будет, тем лучше. 

Ты продан, генерал. 

 - Подними голову, посмотри на меня, - приказываю я.

Не узнаешь мой голос? Девичья звонкая речь сменилась на почти мужской тихий тон с хрипотой. Мне не избавиться от неё после всех ночей в холодных подвалах, да и не хочу, если честно. Моя прошлая жизнь теперь кажется слишком волшебной и прекрасной, и я туда больше не смогу вписаться. 

Твои зелёные глаза проходят по моему лицу, будто не замечая. Слишком быстро, почти незаметно, но я его ждала, поэтому не упускаю твоего взгляда. Ловлю этот взгляд и вижу, как расширяются от страха глаза. Но этот страх слишком спокоен. Забыл меня? Я поправляю волосы, давая увидеть шрам, оставленный на шее и переходящий на плечи. Отчего-то ты слегка успокаиваешься, а на твоих губах возникает почти незаметная мимолётная улыбка. Ты стираешь её так быстро... Но от неё я трезвею. Всё же что-то ещё осталось в рабе от самого генерала. Лишь голый страх совсем не интересен.

 - Эйкл.

 - Меня так раньше звали, хозяйка, - тихо сказал генерал, упав на колени.

 - Возражаешь?

 - Не смею, хозяйка.

 - Так как тебя зовут сейчас?

 - Эйкл Соми.

Год рабства совершенно не избавил его от тех поступков, что были совершены ранее. Ничто не способно искупить грехи, что уже совершены. Ни чужое прощение, ни собственное, ни удары судьбы, ни удары людей... Мы всегда остаёмся с тем, что у нас за плечами. Мы обманываемся чужими словами, но всегда знаем, что не можем избавиться от прошлого.

 - Эйкл, подними голову. 

Генерал послушно посмотрел на меня, всё также стоя на коленях. Стоило мне лишь поймать этот знакомый взгляд, как моя ладонь опустилась на его лицо, оставляя краснеющий отпечаток. Мужчина не посмел отшатнуться. Он лишь закрыл глаза и стиснул челюсть, готовясь к новым ударам. Их не последовало. 

Веду себя, как инфантильная дура. Лучше бы дала мужику хотя бы одежду. 

 - Горри, неси. 

Мой слуга, юноша семнадцати лет, тут же принёс свёрток и отдал его мне. Горри тоже не отличался излишней нахальностью или уверенность. Он был сыном одной из моих подруг. Она так и не смогла его отделить от своей юбки, слишком заботилась, всё же мирное время сильно расхолаживает. Горри сам попросился на службу. 

 - Благодарю, - слегка кивнула и улыбнулась мальчишке.

 - Одевайся.

Эйкл послушно стал натягивать на себя одежду. Мужчина сильно похудел за время рабства, так как все шмотки чуть ли не висели. Хорошо, что тот же ремень можно было затянуть потуже.

 - Я выполнил Ваш приказ, хозяйка. 

 - Сама вижу, - слегка раздражённо ответила.

Раб всегда должен сообщать о выполнении краткосрочного приказа хозяину или управляющему. Сама знакома с этими правилами, но его голос, его покорность... Они выводят меня из себя. Нет, не это больше всего меня раздражает. Больнее всего воспоминания. Постоянно вижу на месте Эйкла себя. 

 - Идём. 

Такси прибыло через несколько минут. Я видела, как Эйкл слегка замешкался, прежде чем залезть в машину. Да, это страшно не знать, куда тебя везут и зачем. Боль тоже бывает разная. Не знаешь, чего ждать, Эйкл? Я тоже. Слишком много думала о мести, слишком часто представляла. А теперь не могу тебе предложить ничего, кроме смерти. Насилие над тобой, Эйкл... Как глупо. Чем больше вижу тебя раздавленным и сломленным, тем меньше желание причинить тебе боль. А всего полчаса назад твой вид на сцене приводил меня в экстаз. Сука старая, совсем поехала от мести в свой тридцатник.