В теле злейших врагов

Глава 4

У опушки леса находилась игровая площадка. На ней всегда было много детей и ребят постарше. Но звать меня играть никто не хотел. Поначалу они убегали в разные стороны. Выглядело так, словно у меня было высокозаразное и крайне острое инфекционное заболевание. Со временем за спиной стали слышаться перешептывания, а потом, стоило мне появиться рядом, как все бежали ко мне и бросали в спину маленькие камушки.

А все потому, что «Иркина мама бессовестная».

В тот день мы с мамой решили пройтись на рынок и купить покушать. Стояла жара: девочки ходили в сарафанах, а мальчики в шортах. Я никогда не вредничала в мамином выборе одежды и носила, что дают, но сарафан с розовыми слоником на бретельках и большим бантом сзади мне не понравился с первого взгляда. Совсем недавно мама перебирала старые вещи, чтобы отдать половину нуждающимся. Вот там и оказался этот сарафан. Сережа сказал, что «на маму напала ностальгия, и расстраивать ее в такие моменты нельзя».

Но маму я любила, и обидеть ее мне хотелось меньше всего. Я никогда не перечила старшим, поэтому, стиснув зубы, покорно натянула на себя одежду.

Мы шли медленно, размеренно. Палящие лучи солнца щипали мне нос и плечи.
— Это тебя солнышко так любит, — говорила мама и улыбалась мне. — Многовато сегодня людей на базаре.

Она оставила меня торговать яблоками с бабой Шурой, а сама пошла в конец рынка. Торговать мне понравилось, особенно брать деньги и складывать их в кармашек за весами.

— Опять идет, — неожиданно буркнула баба Шура. — Два часа будет яблоки выбирать.

К нам уверенным шагом направлялась женщина в розовом костюме. Она мне сразу понравилась, потому что была похожа на мою новую и единственную оставшуюся в живых куклу Барби. Только шляпка глупая. Рядом с ней шла маленькая копия в похожем розовом комбинезоне и куклой в руках, с головой в два раза больше нее самой.

— Здравствуйте, баба Шура. Что у вас сегодня свежее?

— Все свежее, милочка. Выбирай.
Я вышла из-за прилавка и внимательно посмотрела на девочку с золотистыми волосами. Она улыбнулась мне и произнесла:

— У тебя милый сарафан.

— Да, — произнесла я, вскинув подбородок. Я вдруг ощутила небывалый прилив смелости и гордости за мамин сарафан.

— Будем дружить?

— Да, — туповато повторила. Мне пришлось приложить максимум усилий, чтобы не расплыться в дурацкой улыбке перед новой подругой. Мы уже собирались пожать друг другу руки в честь закрепления дружбы, как послышался громкий, душераздирающий писк:

— Не трогай ее, она грязная!

Тут-то и началось. Баба Шура стала кричать, чтобы она держалась подальше от ее лавочки, и своего выродка близко не подпускала к ее воротам. Что вчерашние яйца были последние, которые она купила, и что нигде подобных больше не найдет. На эту ссору сбежался практически весь базар, даже мама. Все кричали на женщину в глупой шляпке, а я так и осталась стоять на месте, не понимая, почему я грязная.

— Ты детдомовская!

— У тебя ужасные волосы!

— Твое лицо мухи пометили!

— Грязная!

Кричали дети, как только я появлялась на прощадке. Ирка всем рассказал, что я «грязная», и никто не хотел со мной дружить.

Даже в детдоме получить от воспитателя было менее унизительно, чем возвращаться домой с полным поражением. Друзей у меня не было. Детские дразнилки прочно засели в голове, и даже в свои семь ябедничать я не смела. Прошлое оставило на сердце болезненный след, поэтому приходилось терпеть в гордом одиночестве.
Я возненавидела Ирку и ее маму в глупых, прямо вызывающе глупых шляпках.

Забор стал моей крепостью.

Наша улица была зеленая и большая. Кроме цветов здесь росли кусты и деревья. Весной и летом так ароматно пахло цветением, что уходить не хотелось. Когда выпадал дождь, я бегала в сиреневых сапогах по лужам, делала из бумаги кораблики и пускала их по воде.

Зимой папа водил меня через лес к высокой горке, которую заливали водой, чтобы она лучше скользила. Он всегда брал с собой лыжи на тот случай, если на горке будет много детей. Мне нравилось идти за ним по сугробам через хвойные деревья, ловить ртом снежинки и нырять в снег, изображая ангелочка. Я любила моменты, когда папа оборачивался ко мне, с лыжами за спиной, и улыбался. Так широко, как только мог. Солнечный свет ослеплял меня, и я жмурилась, но смотрела, потому что видеть улыбку отца было бесценно. А вечерами мы грелись у теплого камина и читали сказки.

Ссоры с дворовыми вспыхивали чаще, чем я бы того хотела на самом деле, но если бы во всех побеждали мы с Максом, цены бы им не было. Как-то раз Ирка сказала, что на дереве ее бабушки самые вкусные яблоки. Но я-то знала, помнила, что вкуснее, чем у Мариванны, ни у кого быть не может. Мы с Максом следили за бабой Зиной, прячась в кустах. Записывали, чем она занимается утром, когда обедает, и когда начинается ее передача. Спустя неделю слежки мы пришли к выводу, что ничего в ее графике не поменяется, и решили идти пробовать белый налив.

Баба Зина очень любила всех проклинать. Она жить без этого не могла. Проклинала даже свою внучку — Ирку. Я боялась ее проклятий. Когда проходила мимо дома и видела в окне бабу Зину, то садилась на пол, прикрывала голову руками, прижимая лицо к коленям. Я радовалась, что она не всегда здесь жила, приезжала только на весну и лето, а осень и зиму пережидала в Кировограде. Иногда мне казалось, что она специально сидит в холодные времена дома и придумывает новые проклятия, чтобы потом пугать нас.

Но сегодня мое желание опровергнуть слова Ирки было сильнее, чем страх.

Мы измазались так, что нашим навыкам маскировки позавидовал бы опытный спецназовец.

Дождавшись, когда баба Зина сядет смотреть Малахова, мы приготовились к наступлению. Наверное, это от нее Ирка понабиралась всех этих лечебных штучек, и когда кто-то из ее банды падал и расшибал коленку, она тут же срывала подорожник, жевала его и прикладывала к ране. Со временем она стала опытным врачом на «Грибках», и тогда я уже не могла скрыть свою зависть.



Отредактировано: 03.05.2017