Валентин и Валентина

Пролог

«К сожалению, все больше и больше я прихожу к мыслям о том, что моя жизнь заключена в  какую–то вереницу глупых, никчемных, пустых, никому ненужных событий. Мне хочется орать от этих ужасных мыслей, я хочу вцепиться себе в шею ногтями оттого, что все время наталкиваюсь на холодную стену из безразличия, высокомерия, оскорблений. С последним я, пожалуй,  переборщила – оскорблений нет, но все же…

 Ай, какие глупости я пишу! Все не так!

Они все правы  – мама, сестра, редактор, критики и друзья – я  бездарь, не умею  связать и двух слов на бумаге. Я умею только все портить. За что не возьмусь, все падает, разбивается, рушиться. Например, я сегодня быстро спускалась по лестнице, проходя мимо подставки, махнула рукой и разбила мамину любимую вазу. За столом нечаянно пролила на  юбку Софии кофе, и сделала самый глупый поступок – я отправила рукопись в литературный кружок, прямо накануне дня рождения мамы. Ну, не дура ли я? Конечно, дура! День ангела испорчен! Все гости в сборе, а я сижу на заднем дворике в конюшне и плачу. Закатываю тихую истерику на бумаге.

Истерика у меня оттого, что  под моим дневником лежит письменный ответ.  Мне сказали прямо – никуда не гожусь. О, глупая, наивная девочка – ты испортила сто листов бумаги, в конец замучила клавиатуру, что клавиши «эль» и «эм» теперь западают. Приходиться выковыривать их ногтями. На что ты надеялась? Что тебя погладят по головке и скажут: «как хорошо», «как замечательно», «пиши дальше»? Нет, они просто промолчали.  А моя семья спряталась за маской по имени безразличие. Зато друзья говорили, как хорошо: «Давай пиши, еще и еще». И хоть бы один из них сказал: «Одумайся, что ты творишь?» Однако на то, и друзья, чтобы все у меня все было хорошо. Наверно, их создали в противовес критикам, которые сказали мне о том, «что» я на самом деле.

Ох, кажется, выписалась. Стало немного легче. Эмоций чуточку убавилось и слез больше нет. Сейчас посижу немного в конюшне и пойду к гостям. Сегодня же самый прекрасный день – сегодня родилась моя мама. К имениннице приехали родственники из Азии, Штатов, Польши. К  Софии  тоже приехали гости. Молодые люди в основном, однокурсники, еще ее подружки,…какие они ухоженные, красивые, милые, женственные мне до них далеко. У  них есть поклонники, а мне почти двадцать, но парня у меня нет. Мне никто никогда не дарил цветы, не писал валентинок, не приглашал на танец. Я симпатичная, миленькая как говорит мама, но София считает, что быть просто хорошенькой мало.

Мало, а интересно, что много? Что именно понимать под словом «прекрасная дева», как писал Толстой в своих очерках? Ох, опять пишу в дневнике чушь. И еще  шумная компания из дома рядом: орут, хохочут, даже поплакать по–людски нельзя…»

Девушка захлопнула зеленую тетрадь в толстой обложке и выключила фонарик.  Ей пришлось закончить писать, потому что неестественный свет уже резал глаза, и они слезились. Выждав некоторое время,  пока глаза привыкнут к темноте,  она поправила шелковое платье и спрятала дневник в сумке для конной прогулки.  Девушка уже хотела выйти из конюшни, но ее остановил звук скрипящих досок.  Она замерла. Прислушалась. Звуки  прекратились. Воровато осмотревшись по сторонам, она пришла к выводу, что никого в сарае нет. Однако минуту назад ей казалось, что кто–то дышал спиной. Наконец, она обернулась – за  спиной никого не было.

Тихо посмеиваясь над своей трусостью, она пошла к выходу, но до выхода не дошла. Широкая ладонь зажала ей рот, а вторая рука ухватила за затылок и толкнула к деревянной колонне. Лица человека девушка не увидела, оно было в тени, зато она оказалась на свету – лучики луны осветили левую щеку девушки. Мужчина сильнее схватил ее за волосы и  прижал к колонне. В ее нос ударил запах спиртного, одеколона, пыли, солоноватый запах крови, потому что девушка укусила его за ладонь. Нужно было действовать и чем быстрее, тем лучше и она смогла оттолкнуть от себя.

Все ее мысли были направлены, только к одному слову, определению, плану – «бежать»!  Бежать, как можно дальше от конюшни, но не в дом, а выбежать через дворик в калитку, пробежать несколько улиц и оказаться в открытом поле. Поле казалось ей спасением. Забежав в заросли  пшеницы, она почувствовала себя в безопасности и, что страшный человек  прекратил преследование.

«Кажется, отстал», – подумала она.

 Сильный толчок в спину сбил ее с ног, она оказалась на земле прижата к колкой пшенице, а через мгновение галстук был завязан на ее  глазах. Сильные, ловкие руки  цепко сжали  запястья, и на своей шее девушка ощутила влажные губы…