Валентина

Валентина

На одной из стен совершенно белой комнаты лежит женщина. Эта стена – пол, эта женщина – я.

Комната квадратная. А у женщины руки – как две мертвые лилии. Лак на ногтях – кровь. Странно.

Голоса. Кто-то за дверью. Но разве здесь есть дверь? Это место без выхода. Сюда приходят умирать.

- Что с вами, девушка?

- Это обморок. Позовите врача!

Говорят, говорят. Зачем? Я пришла сюда умирать. Оставьте меня.

Уйдите. Перестаньте меня трогать. И не шарьте в моей сумочке. Это личное. Кто я? Вам это не интересно. И уйдите отсюда.

- Кто вы? Кто вы?

- Я нашла в ее сумочке визитку. Смотри.

- «Валентина Лори». Она что, иностранка?

- Нет, актриса, наверное.

- Слушай, а она не умрет?

- Нет, конечно. О, вот и вы.

Новое лицо. Женщина. В белом. Мелькает. К черту вас всех! Дайте умереть человеку!

- Ну вот, моя маленькая. Вот так. Чуток эту ватку понюхай и все у нас хорошо будет. Вот так.

Никогда уже все не будет хорошо. Понимаю, что сказала это вслух.

- Вы медсестра? – говорю я той, что в белом.

- Фельдшер этой гостиницы. Нина Иванова. Ну а теперь вставайте с пола, кафельто холодный.

Встаю. Мир качается. Опираюсь на фельдшерицу.

- Это ваше? – другая протягивает мне сумочку. Неприязненно. Ничего, я привыкла.

- Да, мое. – Беру, смотрю тоже неприязненно. Вижу, она смущается. Да ладно.

- Мы думали, с вами что-то серьезное, - лепечет третья. – Ваша визитка.

- Понятно. Спасибо.

Мнутся. И не уходят. Что еще?

- Мы вообще-то в туалет зашли.

Черт. Совсем забыла.

- Пойдемте, - тянет меня фельдшерица. – У меня здесь кабинет близко.

Уходим. Полкоридора. Дверь. Кабинет.

- Садитесь сюда.

- Спасибо. Почему я упала в обморок?

- А вы сами предполагаете?

- Нет.

- Не в положении?

- Нет.

- Завтракали плотно? Уже три часа дня.

- Завтракала нормально, а потом еще в кафе заходила.

- М-м. И не переживали из-за чего-нибудь очень неприятного?

- Да вроде нет.

- Ну тогда я не знаю. Причины обморока могут быть самыми разными. Кстати, мы ведь еще и не представились друг другу.

- Только я. Валентина.

- Нина. Вам сколько лет?

- Двадцать два.

- В гостинице остановились? Приезжая?

- Нет. Зашла просто в туалет.

- У вас обмороки раньше бывали?

- Нет. Но это неважно. Переутомилась, наверное. Большое вам спасибо за помощь.

- Какая ерунда. И уберите кошелек. Может быть, вы посидите здесь пару часиков? На метро вам, наверное, далеко добираться? Можете опять сознание потерять.

- Нет, спасибо, я на машине. Благодарю вас.

- Жаль. Ну что ж, если вы настаиваете…

- До свидания.

Коридор. Где-то здесь должен быть выход. А, вот он. Фойе. Портье проводил меня изумленным взором. Плевать, привыкла.

Сажусь в машину. Куда теперь?

Можно на Литейный, но даже подумать об этом страшно. За два года я так и не сумела привыкнуть к этому месту. Официально это мой дом. (Два года? Так много?) Я могла бы направится к Владу, он был бы мне рад. Но я не хотела видеть Влада. Он станет плакать, рассказывать о своей мертвой дочке, а когда окончательно напьется, умолять меня остаться на ночь. Это тяжело, и мне каждый раз требуются силы, чтобы заставить себя навещать его. Но у Влада, кажется, больше никого нет.

Три часа дня. Значит, еще слишком рано для похода к тете Маше или куда-нибудь еще. Подруги? Но я никого не хотела видеть. Было муторно и пошло. Если б я курила, то именно сейчас мне понадобилось бы смолить одну сигарету за другой. Но я не курю. А может, жаль.

Включаю радио. Митяев. Выключаю. Только этого мне сейчас не хватает.

Вообще-то странно. Почему я потеряла сознание? Хилой никогда не была. А если это нервы, то приступ вроде бы припозднился. Падать надо было тогда, в пьяную желтую ночь на даче у Игоря…

- Заткнись, - сказала я себе. – Если ты будешь продолжать в том же духе, то у тебя тут не только обморок будет, а суицид. Представляешь свое мертвое тело с задранной юбкой в помещении морга?

Заткнулась. Стало противно. Открыла косметичку. Подкрасила губы, придирчиво осмотрела ресницы. Стало еще тошней.

Но нельзя же стоять здесь вечно. Нужно решать что-нибудь. А почему, собственно, я забываю про квартиру Александра? В городе его сейчас нет, значит, мы не встретимся. Меня позабавила эта мысль. По пути я купила пельменей, хлеба и контейнер мороженого с клубникой. Обожаю мороженое. Александр жил на втором этаже в трехкомнатной квартире. Ключ у меня был свой. Открывая дверь, я весело мурлыкала что-то попсовое.

Александр – мой друг. Мой «близкий друг», как говорят в телепередачах. Но я порвала с ним месяц назад. А ключ вот остался. Что касается моей осведомленности о его местонахождении, то это было неизбежно, мы вращались в одном кругу, а его поездка в Лондон впрямую была связана с моими делами. Это касалось картин Влада. Несмотря на разрыв, я была обязана поговорить с Александром на эту тему. Только он обладал достаточными связями для организации выставки в Англии.

Я поставила воду с пельменями на огонь и огляделась. Это было странное чувство. Как будто я ушла отсюда только вчера. Ровным счетом ничего не изменилось. Даже моя любимая кружка с едва заметной трещинкой была на месте.

Я поела и задумалась о сомнительной этичности своего поступка. У Александра уже вполне могла быть девушка. И как я буду выкручиваться, если она сюда нагрянет?

Но размышлять о таком варианте развития событий не хотелось. Я была сейчас совершенно не готова возвращаться на Литейный. А девушка Александра, наверное, предупреждена им об отъезде.