Валентина. Хрустальная подвеска. Смирение.

Валентина. Хрустальная подвеска. Смирение.

У меня есть подружка, с которой мы словно сиамские близнецы, на вытянутой руке двигаемся по жизни. Вчера, размышляя на тему любви, она выдала теорию, что мы по-разному любим разных людей. Все зависит от нашего опыта. Пройденных испытаний и груза ответственности, который несем.

Мой первый муж сказал, что каждый любит по-своему.

Думаю, что  у каждого есть своя теория любви. Каждый волен любить так, как считает нужным. И принимать или не принимать любовь тоже наше право.

Лет с 17 у меня появилась идея фикс, что любовь нужно защищать. Отыскивать ее всполохи в окружающих людях и, словно зонтиком, укрывать от маленьких и больших бед. Тогда это были сверстники. Мне очень хотелось помочь им преодолеть невзгоды и трудности.

Мне самой это чувство в то время было незнакомо, то так отчаянно манило. Кроме того, это же безумно интересно – почему именно эти двое. Что их притягивает в друг друге? Как случилось первое любовное «озарение»? В какой момент они прошли “точку невозврата”? 

Иногда мне кажется, что сквозь меня разрядом тока прошли некоторые истории. Со временем стираются мелкие детали, шрамом на сердце остается боль и твои поступки, как луч света в калейдоскопе, преломляются с учетом этого шрама. Ты свидетель этой боли. Тривиально, как постулаты Евклида - Мир уже не будет прежним. 

Она плавно ступает по мостовой в никуда. 

Незнакомый город. Разруха. Нет знакомых. Она ОДНА. 

Стоптанные туфельки. Старенькое ситцевое платье в мелкий цветочек. Короткие пшеничные волосы. Голубые глаза..  И улыбка..

Улыбка, которая живет на ее лице всегда. Даже если рядом нет собеседника. Улыбка, которая вселяет уверенность и надежду. Улыбка – это ее дар, ее сверхъестественная сила, белая магия.

Это новое Валькино начало.

Я тоже несколько раз начинала жизнь «с чистого листа». Но только сейчас, распарывая воспоминания, понимаю всю катастрофичность ЕЁ начала. Ведь у меня всегда в знаменателе оставалась семья, дети и подруги, которые помогали не сойти с ума. Даже когда я закрывалась в собственных страданиях, чтобы не причинять боль близким. Даже когда «держала лицо», чтобы не пугать, обнажив свои страхи. Вокруг меня всегда были добрые феи до зубов вооруженных склянками с живой водой.

Валя начинала не так. 

Каждой клеточкой своего тела она чувствовала величие Вселенной. Вокруг люди, дома, машины. Но это незнакомые люди, чужие дома, машины из параллельных миров. А Валя идет по булыжникам, над ней густая вселенная с миллиардом звезд, с далекими мирами. Вселенная, завораживающая красотой и отталкивающая бездонностью. У Вали осталась только вселенная.

И Валя улыбается. Самое страшное закончилось. Закончилась эта ужасная война. Больше не будет похоронок. Не будет слез – ведь она их уже выплакала. Она похоронила всех родных. Она смирилась с тем, что дома, ее дома, больше нет. 

Совсем недавно, по ее лицу текли беззвучные слезы – она не разрешила себе рыдать в голос, ведь вокруг сотни людей, которым больнее. Почему-то Валя решила, что ее судьба не самая страшная. Она улыбнулась. Улыбка, словно плащ невидимка, закрывает ее от ее же воспоминаний. И она кутается в свой плащ-улыбку с головой..

Она не рассказывала, как нашла первое жилье, как устроилась на работу. Повседневные задачи, банальные решения. Валя стала работать в детском саду. Двадцатилетняя девушка выплескивала свою любовь на дошколят. Пела им песни, девчонкам заплетала косички, с мальчишками носилась в догонялки.. Жизнь возвращалась. После четырехлетней зимы пришла весна и она ей радовалась. 

Она кружилась, заливисто смеясь, запрокинув голову к небу. Она считала слоники облаков, сбивалась со счета, и, хохоча, начинала счет заново. В охапку собирала цветы на лугу и неслась навстречу жизни. 

О чем еще мечтать в двадцать лет? О любви? Так много она не просила. Она  напитывалась тем, что так щедро ей насыпала в пригоршни судьба.

И тут Валю кто-то настойчиво потянул за подол.

Катюшка смотрела огромными карими глазищами и протягивала бантик. 

«Господи, куда же мне его завязать? Волосы совсем коротенькие.. Катюша, это твой бантик? Хотя конечно не ее – никто в здравом уме не даст бантик ребенку, у которого практически нет волос.»

Так в Валину жизнь ворвался ураган Кареглазая Катюша. А потом и Назар.

Высокий, крепкий, властный. Очень долго ей казалось, что она видит только два карих глаза на мужественном лице, которые постоянно испытывали ее. Испепеляли своим светом. Гипнотизировали.  В одно ухо она слышала, что он старше ее почти в два раза, что ранение и контузия не шутки, что у него дочь.. В другое – ей твердили, что руки-ноги целы, что после войны любой мужик, даже кривой и косой, это подарок небес.. А Валя, словно стебелек, бессильный против ветра, видела только карие с прищуром глаза. Глаза, которые проникли под кожу, добрались до сердца и нагло расковыривают забытую боль.

Время до свадьбы и тянулось, и бежало. Валю накатило – мужчина, дочь, дом с большим хозяйством. Как будто кто-то сделал ее героиней сказки и вернул семью. Вернул  забытую нежность. Иногда страшно было дышать – вдруг ты глубоко вздохнешь и … проснешься? И хотелось втянуть воздух со всей силы, со звуком. Так, чтобы проснуться!

Несколько раз, во время «рекламной паузы» на работе, мы с Матурым говорили о судьбах наших бабушек. О том как они все успевали – и печь истопить, и постирать, и «поросятам дать», и в огороде.. Никаких чудо-стиральных-посудомоечных-микроволновых-помощников. .. А ведь еще умудрялись шить и вязать обновки и вышивать «для души». И это при полной занятости на работе. 

Наши бабушки жили в каком-то волшебном, но злом мире. И Валя была частью этого мира. Она также пожимала тонюсенькими плечиками: «Да, что ты, Лёлечка, это совсем не утомительно. Ну разве что огород большим был, а речка далеко – уставала немного когда поливала. Ну, так это только летом.» 

Смотрю на нее. Не понимаю: откуда у нее силы? Интересно, а ночью, когда остается одна, она плачет в подушку? Точно знаю, что рыдать в голос она не будет. Ну а плакать? Тихо-тихо.. Нет, и плакать не будет - она полностью укрыта своим плащом-улыбкой.  Даже ночью..