Валет и дама

Глава ХIV. Низвержение кумира

Шон О’Нил, директор Службы Безопасности, возвращался в свой дом не в лучшем расположении духа. Беседа с Марком Каганом заставила его взглянуть на некоторые проблемы с несколько иной точки зрения. Но впереди его ждал гораздо более неприятный разговор, мысль о котором сейчас отравляла существование Шефа. Он почему-то подумал, что до встречи с Пророком ему было бы проще объясниться с Еленой. А самое скверное заключалось в том, что он сам толком не знал, какой реакции можно ждать от дочери.

Продумывая возможные варианты построения беседы с Еленой, ее вопросы и свои ответы, Шеф кружил над виллой, не решаясь опустить экипаж. В конце концов, ему надоело заниматься аналитическими изысканиями. Тогда он решительно направил машину на стоянку. Войдя в дом, он сперва посетил кухню, там приготовил завтрак, с которым спустился в подвал, где отбывала вынужденное заключение Джокер.

Елена провела тяжелую ночь. Когда ее отец ушел, не пожелав сказать ей ни единого слова утешения, она почувствовала холодную ярость. Сначала Елена попыталась выбраться из заточения. Окон в камере она не обнаружила, дверь запиралась только снаружи, поэтому девушка быстро осознала безнадежность любых усилий по преодолению простых, но эффективных приспособлений, ограничивающих ее свободу.

В камере находилась довольно удобная кровать, покрытая теплым пледом. Елена забралась на нее, укуталась и предалась горьким размышлениям. Она чувствовала себя униженной. Сначала Скунс издевательски легко разоружил ее, отшвырнув прочь, словно отслужившую срок половую тряпку, а затем отец вместо того, чтобы наказать признавшегося в преступлениях убийцу, позволил Скунсу поупражняться в красноречии, а ее, Джокера, без всяких объяснений поместил в заточение.

Подавив обиду, Елена попыталась найти логическое оправдание поведению отца. Она догадалась, что в откровениях Скунса для Шефа не нашлось ничего нового. Ее отец оказался полностью осведомленным о послужном списке жертв своего заместителя. Почему он не наказал его? Если бы он узнал правду только сейчас, его бездействие можно было истолковать как печальную необходимость: у Шефа просто не оставалось времени найти полноценную замену агенту, выполняющему такое важное задание, как предотвращение государственного переворота. Но Шеф знал обо всем еще тогда, когда Скунс находился в отставке, когда он не представлял для Службы никакой ценности.

Она попробовала предположить, что ее отец попросту боялся своего заместителя. Если допустить, что Скунс обладал какими-то сведениями, способными дискредитировать Шефа, тогда становилось понятным, каким способом Држич заставляет своего начальника держать язык за зубами. Например, в какой-то ситуации директор Службы Безопасности сам мог оказаться вовлеченным в заговор, а Скунс помог ему спрятать концы в воду. Елена даже допустила (только как чудовищную версию) причастность отца к убийству Поля и Валета. Директор Службы Безопасности теоретически мог отдать приказ о ликвидации двух своих агентов третьему. При таком раскладе Скунс оставался простым исполнителем, а вина целиком ложилась на плечи того, кто отдал приказ. Это версия превосходно мотивировала поведение директора Службы Безопасности, но Елена не смогла представить причины, заставившей отца убить обожаемого им Поля. Такую гипотезу она способна построить, но никак не принять.

Существовало еще одно, крайне неприятное для Елены объяснение. И жетон Валета, и мнимые откровения Скунса могли служить эпизодами простой проверки молодого агента. Легко допустить, что Скунс, раздраженный строптивостью своего напарника, пожаловался Шефу, а тот согласился устроить проверку Джокера на дисциплинированность и лояльность командиру. Проверку она не прошла, за что теперь справедливо наказана. Ее, как провинившегося ребенка, просто поставили в угол.

Это объяснение не нравилось Елене, но она многое отдала бы за то, чтобы именно оно оказалось истинным, поскольку существовала еще одна, самая страшная для нее версия. А заключалась она в том, что офицер Джокер с позором провалила чрезвычайно важное задание. Она ведь предполагала, что Скунс сам мог принимать участие в заговоре, против которого боролся Шеф. Отец внедрил ее к Скунсу, чтобы разоблачить врага, чтобы она собрала неопровержимые доказательства его вины, а она раскрыла себя, подставила Шефа, предала память Поля. Вот эта версия представлялась девушке самой невыносимой.

Мучительные рассуждения, наконец, привели Елену к мысли, что ее заточение следовало признать справедливым наказанием за ее собственные промахи. Она поняла, что с любой точки зрения ее детская угроза Скунсу непростительна для опытного агента. Шеф имел все основания проявить недовольство дочерью, не пожелавшей даже посоветоваться с ним, прежде чем начать действовать. Поэтому, когда дверь в камеру отворилась, впустив в нее Шефа, девушка не закатила истерики, не посмотрела на отца с упреком.

Увидев в руках вошедшего поднос с завтраком, Елена соскочила с кровати, взяла еду и, пристроившись за небольшим столом, поднесла к губам чашку дымящегося кофе. Шеф, приготовившийся к яростной атаке, приятно удивился смиренному настроению дочери. Он поспешил сам начать разговор, чтобы направить его течение по удобному для себя руслу.

– Тебе, действительно, пока рано участвовать в серьезных операциях, девочка, – со вздохом произнес он. Жаль, что нет с нами Поля, уж он бы научил тебя безоговорочному послушанию. Сила оперативной пары не в инициативе командира, а в преданности подчиненного. Ни при каких обстоятельствах нельзя предавать командира. Если ты начала сомневаться в нем – уходи из пары. Это закон. Любое отступление от него грозит обоим напарникам смертельной опасностью.