Ванда Здорная и оборотень в кустах

  ГЛАВА I   Сбежавшая мантикора 

                                                   ГЛАВА I   Сбежавшая мантикора 

Малый Китежъ, годъ Белого Филина (2015 от Рождества Христова)

Сквозь пыльные квадраты витражей едва проникал солнечный свет. Ванда спасалась от полуденного зноя, прислонившись спиной к прохладной стене и ей думалось, что в этот миг нет ничего прекраснее ощущения свободы и безмятежности. Так здорово сбежать от нравоучений матушки! Захламленный чердак любила она во сто тысяч раз более, чем любую точку на карте Малого Китежа.

Столько вещей, ценных и памятных, хранилось здесь, в окружении сломанных стульев и груды ненужного тряпья. Вот и дедушкин сундук стоял тут же, а ящики старого дубового стола ревниво лелеяли вырезки из газет и банки с травами. Запах трав перебил привычную для таких помещений затхлость и щекотал ноздри ароматом любистка и перечной мяты.

Главные сокровища Ванда хранила в тайнике под подоконником – зримое блюдце и рукопись с заклинаниями. Нечасто ей приходилось доставать блюдце, а рукопись и того реже, исключительно по ночам. Когда удавалось незамеченной, на цыпочках, проскользнуть мимо родительской спальни. Матушка страдала бессонницей и бывало до утра не смыкала глаз, вывязывая петлю за петлей. Узнай она, что дочь по ночам заучивает заклинания...

Ванда поежилась, точно перед ней и в самом деле возникла матушка – строгая женщина средних лет с такими же белесыми, как у дочери, волосами. Лицо ее (в воображении Ванды) приобрело морковный оттенок, а от крика могли бы полопаться стаканы в доме. Колдовства матушка не приветствовала ни в каком виде – будь то чары для дома, которые использовали хозяйки или страшно сложные боевые руны. Мать была женщиной верующей, старой закалки и устойчивых взглядов. Размышления Ванды прервало завертевшееся по столу блюдце. Ванда встрепенулась, схватила его, заодно смахнув рукавом изрядный слой пыли с поточенной столешницы, и покрутила против часовой стрелки, так что все руны и символы оказались перевернуты. На донышке блюдца появились смутно знакомые черты.

- Илья! – Воскликнула Ванда.

- З-здравствуй! – Илья рябил и заикался. – Рад т-тебя видеть! Прости, связь ни к леш-шему, - зашипел он, - я на границе!

И тут же спохватился, видимо оттого, что на лице Ванды отразилось бесчисленное количество вопросов.

- Нет времени объяснять. С-сегодня я буду проездом в Малом, может встретимся? Ж...ш-ш...ж-ж...

Ванда изо всех сил затрясла голубое блюдце. Изображение то шло полосами, то вовсе исчезало, а вместо звука издавалось странное жужжание, словно собеседник вдруг превратился в гигантскую осу.

Ванда так увлеклась «настройкой» блюдца, что совсем не заметила, как задрожал дедовский сундук, как поднялась его крышка, и выбравшегося оттуда старичка. Он был все еще сонным, весь в пыли и саже. Старичок откинул с лица спутанные молочные пряди, бесшумно прошлепал по дощатому полу, едва не наступил на паука, которого стряхнул со своих волос, и остановился за спиной Ванды.

- Чевой шумишь-то? – Прокряхтел он.

Ванда дернулась, взмахнула блюдцем, задев краешек стола, столкнула чашку вчерашнего чая... Блюдце звякнуло и разбилось.

- Кузьмич!

Домовой вспыхнул, почесал затылок крохотной ладошкой. Ванда смотрела на разлетевшиеся по полу осколки и чувствовала, как теплившаяся в груди надежда вмиг превращается в трясущийся холодец. Она собрала все до единого черепки и тщетно пыталась подставить их к друг другу. Кузьмич виновато погладил ее по плечу.

- Ну ты чевой? – Спросил он. – Подумаешь, тарелка. Я тебе сто таких принесу. Ну хочешь, сейчас схожу...

Ванда едва не всхлипнула. Сходит он, как же. Зримое блюдце – редчайшая вещь, как только Илья умудрился его достать! Сходит... Ванду словно ударило молнией. Ну конечно, какая же она глупая! Словно ободряя ее, солнечный луч отразился в серебристой ручке шкафа, и запрыгал по стенам.

- Ах ты негодник! – Погрозилась Ванда. – Знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?

Домовенок все еще стоял рядом, понурив голову. Ванда вмиг схватила его за лодыжку и подняла над головой так легко, словно тот был тряпичной куклой. Он издал жалобный писк и затрепыхался пойманной рыбой. Ванда состроила злобную гримасу и принялась щекотать Кузьмича. Старичок маятником раскачивался в ее руке, пытался выкрутиться, повизгивал, как щенок, но тщетно. Ванда, подкидывала его вверх и ловила, а он съеживался и давился смехом и, когда наконец был помилован, еле-еле доплелся до сундука, причитая, что в хозяйки досталась сущая ведьма.

Весь день Ванда не находила себе места. Битый час провела перед зеркалом и безуспешно пыталась придать своим волосам ту благородную гладкость, которая нынче была на пике моды. Ей совсем не нравились новомодные прически в которых волосы требовалось максимально зачесывать, но очень хотелось произвести на Илью впечатление. Главное, чтобы матушка не застала ее за этим занятием, а то все начнет нахваливать, какая дочка красавица.

Ванда окинула взглядом открытый шкаф. Всю одежду, кроме той, которая была на ней сейчас, покупала мать. В шкафу висели длинные рубахи из тонких полотен, богато расшитые золотом и жемчугом, сарафаны из бязи, атласа и парчи, душегреи, летники из цветной шерсти и шубы, украшенные большими пуговицами и вышитым орнаментом.

Все это богатство Ванда ни разу не надела. Она предпочитала удобную мужскую одежду, чем весьма огорчала мать. Матушка настолько сильно любила и опекала дочь, что просто не давала вздохнуть. Все, что нравилось Ванде подвергалось строгому осуждению. В детстве Ванда слышала столько «должна», что могла перечислять до бесконечности. Должна хорошо учиться, должна быть опрятной, должна молчать, когда говорят взрослые, должна уметь готовить, должна выйти замуж, должна... Точно в отместку матери, Ванда выросла настоящей бунтаркой. Отец только посмеивался над их прениями и махал рукой – перерастет.