Варенье из диких груш

Варенье из диких груш

Каприс

Alegretto

- Вы рисуете грушами?! – голос девушки дрогнул, она придумала и перед зеркалом отрепетировала совершенно другие слова, но от волнения все приготовления пошли прахом.

- Осень сама себя рисует, - пробормотал художник, даже не обернувшись.

   Аграфена сквозь дикий виноград, скрывающий террасу от посторонних взглядов, всё утро наблюдала за соседом, мысленно проигрывая каждое мгновение этого разговора. Вот она подходит к невысокому заборчику, разделяющему их участки, грациозно на него облокачивается, дожидается, пока художник её заметит. Они здороваются, восторгаются красками золотой осени, потом приглашение на чай с вареньем из местной земляники.

   На лужайке под грушевым деревом сосед разложил деревянные щиты, накрыл их холстом и, усевшись на раскладной стульчик, сосредоточенно наблюдал, как дикие груши шлёпаются на холст, оставляя причудливые кляксы. Художник то и дело вскакивал, бросался к только что упавшему плоду и замирал, внимательно его разглядывая. Охотящийся гепард. Движения стремительны и грациозны. Невысокий, худощавый, чёрные кудри с лёгкой дымкой седины. Аграфена почему-то обратила внимание на его идеально стройные ноги. От чего смутилась.

   Наконец решившись, она подошла к забору. Но все планы спутались. Он просто её не заметил.      

- Они же несъедобные, от них челюсти сводит, не могу поверить, что вы собираетесь их есть, - окончательно разволновавшись, девушка никак не могла сменить тему.

   Художник, наконец, повернулся к ней и замер. В его взгляде вспыхнуло что-то волнующее и пугающее.

- Замрите! Вы – это она! - резким движением схватил пригоршню диких груш и размазал по холсту, у его ног изогнулись две ярко-рыжие волны.

- Кто она? – испугалась Аграфена.

- Осень! - художник упал на колени, и несколькими небрежными движениями превратил грушевое месиво в портрет Аграфены.

  Тёплый ветерок с Оки нырнул в крону и вызвал настоящий грушепад. Перезревшие плоды посыпались сотнями. Художник отпрыгнул в сторону и замер у края холста. Несколько груш упали Аграфене на макушку. Он схватил зонт из прозрачного пластика, подбежал к девушке и раскрыл его над её головой. Груши стучали по куполу зонта, по дорожкам, падали и разбивались, оставляя замысловатые рисунки на холсте.

- Не будем ей мешать, - улыбнулся художник.

- Не люблю осень, - сморщила носик Аграфена, поправляя причёску.

- Вы её не знаете, смотрите, - он посмотрел вверх.

   Она подняла взгляд: предзакатное солнце освещало кляксы разбившихся груш на прозрачном куполе, будто жарило оладушки над их головами. Порыв ветра вызвал новую волну грушепада. Аграфена прижалась к художнику, схватила за руку. Доски разделявшего их забора вонзились в рёбра. Влажная от грушевого месива рука была тёплой, её захотелось прижать к губам. Девушка отскочила в сторону и бросилась к дому.

ххх

   За неполные тридцать лет её жизни Аграфена видела этот сон тысячи раз. Вот она пьёт чай на террасе своего загородного дома с видом на излучину реки. Заметив соседа художника, подходит к нему. Внезапный порыв ветра толкает её в его объятия.

   Она всегда в этот момент просыпалась со счастливой улыбкой. Ей не нужна была страсть, никаких любовных страданий или красивых романов. Вполне достаточно было тихого счастья, запечатлённого на картине кого-нибудь из передвижников. И однажды Аграфена его обрела: состоятельный, всё время отсутствующий муж, двухэтажный особняк с просторной террасой в Тульской области. Только сосед-художник оказался каким-то странным. Грушами рисует.

   Они были соседями уже несколько лет, Илью представил Аграфене муж в первый же приезд в их загородную резиденцию. Но встретиться с художником наедине возможности пока не представилось: постоянно кто-то гостил либо у него, либо у неё.

ххх

    Аграфена Кондратьевна, а она всегда настаивала, чтобы к ней обращались по имени и отчеству, выросла в глухой сибирской деревне. Воспитывала её бабушка: родители-геологи дали девочке редкое имя и сгинули в тайге. Родителей она не помнила, а имя ей нравилось - в сочетании с отчеством оно обретало что-то загадочное и старинное. Она чувствовала себя героиней Пушкина или Тургенева. В отрочестве, когда у нынешних девочек возникает необходимость найти место своей стремительно меняющейся личности в незнакомом мире, они начинают читать глянцевые журналы. Аграфене их заменила русская литература - в деревенской библиотеке ничего другого не было. Она всегда пролистывала диалоги или страдания героев. Её увлекали описания балов и званых обедов, светских раутов и чаепитий в дворянских усадьбах.  

    Школа была одним из немногих развлечений. Аграфена закончила её с отличием. И тёплым летним днём в Московский педагогический университет поступила…

-  Чикса зауральская с замашками, мать её, графини, но, сука, эталонно красивая, неприлично красивая, VIP! – обсуждали её однокурсники.

- Зачем ей наш левый универ? С такими данными и моделью, и актрисой. Можно тупо замуж за олигарха. Блин, идеальное тело, идеальной красоты морда, а рыжие патлы – вообще отпад!

- Знаешь, о чём она меня спросила, когда я подкатил?

- Знаю: «А у тебя какой загородный дом»?

   Аграфена случайно подслушала разговор однокурсников. Обидного в нём ничего не было. Она действительно задавала этот вопрос каждому неравнодушному к ней мужчине. А неравнодушными были все.

   Девушка не искала олигарха или славы. В мужчинах её интересовала прежде всего загородная недвижимость. Большой дом с террасой и видом на излучину реки. Вечерние чаепития. И сосед художник. Недосказанный платонический роман. Он будет писать её портреты…