Василина-Царевна

***

- Слава-слава Ивану! Слава победителю! Будет править нами Иван мудро! Всё честь по чести рассудит, - поет и ликует добрый люд на улицах. 

Люд добрый всему подряд всегда верит и молву ту по свету разносит.

"Слыхали вы, слыхали? Иван - добрый молодец к царской дочке посватался. Диво дивное, чудо чудно сотворил: дворец красы неописуемой за одну ночь воздвиг: серебром и златом украшенный, камнями-самоцветами сияющий, с садами роскошными. Царь дочь ему свою в жены отдал, да только решили они, змеи подколодные, извести Ивана-добра молодца - сил его волшебных лишить захотели! Со света его сжить, а богатства себе заполучить. Очаровала Ивана царевна подлая чарами своими женскими, секрет Ивана выведала, кой никто более на свете не знает. Обманула жена  Ивана. И всё б у нее вышло, но помогла Ване змейка-речная, от лютой смерти им спасенная, силы добру молодцу вернула. 
Иван жену неверную, да отца ее - царя треклятого со двора прогнал. И сам править стал. И живем мы теперь счастливо!"

Добрый люд. Ты никогда не видишь полной правды. Разве живешь ты сейчас лучше, чем при отце моем? Помилуй. 
Пьешь и гуляешь ты с ночи до утра, и с утра до ночи. Медовуху пьешь, в ус не дуешь. Забыл, что вскоре зимы придут суровые, что поля не вспаханы, трава на зиму не скошена. Ребятня босоногая бегает, сласти Ивановы - волшебные кушает - но ни рыбы, ни фруктов не ведает. Скотина вся разбежалася - траву щипет, посевы топчет. Но потом с ней, вольной, что будет. А люд гуляет, а люд поет - уж который день. 

Прогнал царя и дочь его Иван - ни в жизть! Слишком оскорблен для того, слишком мести мне желает - да помучительнее. Он заточил нас в самую глубокую, самую сырую темницу, в разны камеры - чтоб одиночество с ума сводило, чтоб свет ясна солнышка мы лишь из оконца малого видели, да слышали - как люд нас поносит, а Ивана прославляет. 

Но не такой была вся сказка, добрый люд. Я тихо-тихо в темнице, песнь печальную спою тебе. А ты разнеси, добрый ветер, по полям ее по равнинам. Поведай сказ настоящий - про царевну горемычную, обманщика подлого и самого прекрасного принца из речного народа.

Жизнь царской дочки - проста и безмятежна до той поры, как ни приходит весть о скорой свадьбе. 

- Слушай, Василина, указ царский, - громогласно объявил мой батюшка, - пойдешь ты замуж за Ивана, крестьянского сына. И не смей ослушаться ни отца, ни мужа, иначе посажу тебя в бочку, смолой покрою и в море выкину.

Отец...никогда ранее не видела я батюшку таким, не узнавала доброго милостивого государя, не узнавала кровь свою родную. Как мог говорить он слова такие страшные? И смотрел: на меня, но словно мимо. 

Отец подвел меня к окнам: и глазам я своим не поверила - рядом возвышался дворец - красоты неописуемый: серебром и золотом украшенный. Но вчера пусто на том месте было.
"Неужели колдовство темное?" - подумала я и испугалась. 

А тут и сам Иван к нам пожаловал: грязными сапожищами по коврам, что купцы заморские привозили, выхаживает. Нечесаный сам, неумытый. 
Возразить отцу хочу, в ноги пасть, умолять - пусть уж лучше в бочку сажает. Да только слова вымолвить не могла. 

Не боялась я идти за крестьянского сына, не кривила лицо свое белое, что неряшлив он - не судила его за то. Не желала я богатств и о принцах заморских не мечтала. 
Сызмальства царская дочь знает - кого царь-батюшка посватает, тот ей суженым и будет. А там уж стерпится. 

Да только слишком глаза у Ивана злые были, холодные.  

Царства нашего он желал и тела моего девичьего. 

Сыграли мы свадьбу пышную, столы яствами ломились, три дня и три ночи гуляли. А муж мой нареченный громче всех песни горланил, в ладоши хлопал, девок щипал да над скоморохами потешался. А мне горько было. Но разве могла я супротив что сказать.

Только раз на крыльцо выкралась - чтоб хоть немного слезой сердце успокоить. Но вижу - сидит там скоморох, над которым муж сильнее всех издевался. Не плачет, ни скорбит, просто вдаль смотрит, на солнце уходящее. 

- Здравствуй, Василина Царевна, - тихо молвит, - садись рядом, коль не брезгуешь. Молвы не бойся: муж твой, хозяин мой уж сладкой медовухи напился с добрым людом, никому до нас дела нет.

- Не брезгую я, добрый скоморох. И молвы не боюсь, - села к нему на крыльцо, украдкой посматриваю, а на душе хорошо так становится: лицо его веселыми красками покрыто, колпак пестрый и одежки с бубенчикам, но сам плечистый и голос добрый. - Хочу последний раз свободы вдохнуть. Да с приятным человеком побеседовать. 

- Не мил тебе супруг твой, царевна? - с интересом на меня поглядывает.

- Да разве важно то. Он муж мой, а я в его подчинении. 

Вздохнул скоморох горько-горько.
- Слышал я, грозился он все царство по дощечкам порушить, коль ему ты не повинуешься. 

Не знала я этого, и еще горше на душе стало. Теперь волей-неволей - но не уйти мне от супруга нелюбимого. 

- Не дам я царство в обиду, - шепчу тихо-тихо. - Ты прости, скоморох подневольный, глупый люд за шутки его, за то, как над тобой потешается. Я дам тебе скоморох серьги свои золотые - беги хоть ты на волю.

Улыбнулся он - грустно-грустно. 

- Разве можно за  смех сердиться, - головой качает по-доброму. - Но не помогут мне серьги, Царевна. Муж твой колдовством владеет, но каким не могу я молвить. Узнай ты секрет его, и оба мы свободны стали бы. Прости меня и ты, царевна. 

Но за что, не сказал, как я ни выпытавала.
- Полюбуйся со мной закатом свободным, - только молвил.

Глубоко в душу мне запали слова скомороха. И решилась я на хитрость пойти. Кару за то принять  готова - лишь бы народ спасти, отца да друга. 

Три дня и три ночи пировал Иван, а на четвертую ко мне явился. Дыханием зловонным обдает, качает его из стороны в сторону, в уста целовать пытается.