Важнее предназначения

Важнее предназначения

Может, и трудно в это поверить, но в город я выбираюсь редко.

Обожаю его с высоты! Серебристые нити рек вьются по полотну концентрических улиц, стремятся к Единой Реке – тёмная и глубокая, она рассекает город, исчезает где-то под замком. Узорные иглы шпилей хищно вцепились в небо – воздух над ними рябит. Это эхо шумящей в городе жизни, как отзвук кровотока, если смотреть, не мигая, достаточно долго, можно увидеть в небе след чьего-нибудь сна. Но я невнимательный, всегда упускаю момент, взгляд уносится к горизонту. Там, вдалеке – полупрозрачные, парящие над землёй очертания охранительных башен. В старых книгах они грозные и тяжёлые, но смысл их жизни переменился, так что теперь они парят, как мечты, и сияют ночью, вычерчивая путь для странников и экипажей. В их свете часто чудится что-то печальное, но мне всегда спокойнее, когда я на них смотрю. Они меня защищают.

Я обожаю наш город! Но спускаться туда мне всегда страшновато. Кто-то (этот кто-то, конечно, не из нашего города) скажет – ну, что там страшного, тем более, для тебя, Иртэс, не приближайся к трущобам, тебя не побьют, не ограбят, и всё будет хорошо, пойдём! И будет неправ.

Каждая улица одновременно жутко великолепная и смертельно опасная. Да, там, где я бываю, нет страшных домов, переулков, где тёмным ветром бродят отзвуки жутких историй или стены исписаны проклятьями. Но даже самый тихий сквер – затопленный журчанием какого-нибудь прелестного фонтана, украшенный камнями-осколками старинного лабиринта, всюду цветы, пятна света – можно долго описывать, но, в общем, даже такая красота может вдруг вздыбиться хищной волной, оскалиться и проглотить путника. Вот прямо так – человек замер, очарованный, а потом его нет, только воздух осыпался мелкой солнечной крошкой. Или, ну ладно, не прямо так. Как-то ещё. Но я не жажду узнать – если мне необходимо отправиться в город, я перемещаюсь между порталами – они ужасно красивые, волшебные озёра, осколки неба, а главное, с ними никогда не заблудишься! – и никогда не спускаюсь туда один.

А вот сегодня впервые я промчусь сквозь весь город, сквозь его беспокойные пёстрые волны, над мостами и реками, сквозь переулки и хищные скверы, даже сквозь наши трущобы, грозные и мрачные, рокот прошлого, рокот Хаоса там никогда не стихает, каждый камень пропах огнём. Я миную башни, всегда меня защищавшие, и отправлюсь в неизвестность. Конечно же, я волнуюсь, но не боюсь, совсем не боюсь, точно. Улицы нашего города могут быть опасны и своевольны, но мир вокруг – он покорен, и никто не посмеет нас тронуть.

Вслед за Дайнордом я поднимаюсь на четвёртую стену – там, в широком русле, окованном серебром, нас ждёт экипаж. Я отстаю – каждые три-четыре ступени оборачиваюсь на замок. Он высится надо мною, над четвёртой стеной, над другими стенами, над всем городом, как огромный клыкастый зверь: да, вот он, жадно глядит в небо ослепительным взглядом Сферы в центральной башне, с небрежным изяществом распахнул крылья пристроек. Многоцветная броня из зачарованных металлов ловит течение неба, чёрный камень искрит на солнце. Не могу представить, что не увижу его даже день – а тут вообще неизвестно сколько.

– Когда мы вернёмся? – но поток, бьющий о борта экипажа, проглатывает мой голос, Дайнорд не оборачивается даже чтобы велеть мне поторопиться. Я смотрю на замок в последний раз, не считая секунд. Зачем уезжать? Тоска кусает меня с голодной решимостью, я оступаюсь, почти теряю ступень. Словно сердце мира столкнулось с моим, раздробило удар моего сердца, и в пустоте заныла незнакомая боль.

– Ещё насмотришься! – бросает Дайнорд с высоты, его слова осыпают меня сухими листьями, – Поторопись.

Ну вот, а теперь велел. Странно, я вот его услышал отлично.

Пожав плечами, перепрыгиваю последние ступени и бесстрашно шагаю в экипаж. Что-то тихо рычит внизу, в потоке стенного канала – окованное серебром и медью, укрытое мягким узором ковра, погружённое в сон, но по-прежнему жуткое. Можно не верить, что улицы города хищные, может, и правда я только выдумываю – но экипажи прячут всамделишную опасность. Об этом знают все. Экипаж заставляет двигаться, парить и мчаться Душа, пойманная у Границы, у разлома между мирами. Здесь, в каналах замковых стен, эти Души погружаются в силу мира и засыпают, чтобы никому не навредить и набраться мощи для долгого пути. Совсем скоро возница разбудит Душу нашего экипажа, вот только как-то он не торопится. Может, что-то не так? Я нервно стучу каблуком об пол, слышу медный дробящийся отзвук – в стенах и в собственном колене, вздрагиваю. Дайнорд бросает короткий неодобрительный взгляд, холодный и тусклый, как вода, неподвижная много лет. Разве не должны его глаза быть проницательными, лучиться тайным знанием, ну или хоть чем-то? Я раздумываю, не повторить ли вопрос – тот, который он якобы не расслышал, когда мы вернёмся, раз он уже раздражён, хуже ведь не будет – но не успеваю.

– Я проверил маршрут, Верховный Судья, – возница заглядывает в кабину, у него всклокоченные вихры и шрам на подбородке, – далеко же вы направляетесь! Нужно было взять кого-нибудь из Свиты, чтоб нескучно было в пути.

Он выразительно молчит, но Дайнорд не смотрит на него, укрывшись за потрёпанным свитком. Спутники, люди из Свиты – воплощение воли Рэйгра, в них – неспокойное, жгучее биение его сердца. Чем дальше Спутник уезжает от замка, тем дальше разносится по миру сверкающее его эхо. Но чужим это не объяснишь, они видят лишь самое простое – Свита нужна, чтобы гости города не исчезали бесследно, проглоченные хищным порывом магии, чтоб объяснять хитросплетения замковых и городских лабиринтов, выведывать тайны. Солёная, простудная горечь царапает горло, и чтобы прогнать её, я произношу: