Вечность внутри стен

6

Вещества, вызывающие длительное возбуждение – худшая идея нового правительства, с которой они решили начать контроль. Глупые улыбки и не менее дурное «А почему бы и не попробовать» привели к внутреннему конфликту тех, на ком они и были испробованы – длительное, тягуче томительное возбуждение, охватывающее каждую клеточку тела, было не лучшим, что можно получить – оно накапливалось со временем, разбавляя терпение, разгоняло по венам кровь и болезненно тянущим чувством силилось там, внизу живота, приливаясь с кровью и дразня нервы. Афродизиаки были заботливо добавлены во все продукты, продаваемые в магазинах – потому, что это должно случиться со всеми; потому, что любая эротика должна стать им отвратительна; потому, что физическая близость сломает их. Совместное расселение большинства стало едва не ключевой частью их плана, ведь, оставаясь одни в крохотной квартирке, они, так или иначе, с их помощью однажды сорвутся – точно также, как иногда и «в их отвратной писанине происходит секс между двумя людьми в тесной комнате или просто очень маленьком месте». Всё действовало относительно быстро, правительство хотело едва не мгновенных результатов, сотни организмов травились подмешанными афродизиаками. Полное слияние всех фикрайтеров оказалось временно отменено – до тех пор, пока каждый из них не будет сломлен.


Изменения начинались в малом – хотелось больше физического контакта, болезненно ныло в груди, сознание туманилось и взгляд темнел, тяжелел и едва не обжигал. С каждой полученной новой порцией это всё укоренялось, углублялось и предательские грязные мысли мешали, воссоздаваясь то и дело, стоило лишь закрыть глаза. Тело – словно чужое, опухшее, болезненно чувствительное; мысли – точно чужие, грязные, отчаянные, хранящие оттенок одного лишь желания. Последнее, о чём они думали – то, какого пола предмет их вожделения, и чего им будет это стоить.


И это ужасно – грезить о прикосновениях к кому-то совсем чужому по прихоти кого-то совсем неизвестного. Будто этому миру не важны твои чувства – важен лишь новый раб чёткой, скорректированной системы. Это ощущал каждый, и от этого болело в груди – предательски и неприятно хотелось, наконец, получить разрядки, в которой собственные руки никак помочь не могут, а игрушки больше не дают никакого результата. Тело ноет и болит внутри, требуя живого человеческого тепла, упругой мягкой плоти, срывающегося дыхания сквозь болезненно-приятные стоны.


Хотелось, хотелось, хотелось… Целовать так, чтобы губы опухали, болели, трескались от приливающей крови и немного саднили, оставляя после слабый привкус крови на языке; оставлять на теле сотни меток и любить глубоко, страстно, не чувствуя границ; плотью разрывать плоть, до крови и боли глубоко, не обращая внимания и продолжая; доводить до исступления, до срывающегося крика, до хриплого шёпота в тишине тесной комнаты…

Об этом думали все, и это было ужасно.
 

***



Двести сорок пятый, называющий себя кактусом и притворяющийся весёлым, беззаботным парнем, шумно втянул воздух, болезненно сжимая зубы, и сильнее смял руками простынь, боясь, что выдаст себя прямо сейчас. В полвторого ночи, как показывали ярко горящие в темноте электронные часы, он проснулся от странного болезненного чувства в груди, что пульсировало, задевало нервы во всём теле и, со временем, переместилось вниз, не давая заснуть. Штаны до боли давили на эрегированный член, и он совсем не знал, что вызвало такую реакцию – даже постарался отвлечься, дабы всё прошло. Но ни воспоминания о милом бывшем, хрупком и слишком добром, на которого у него так и не стоял, ни расчеты сложных математических формул в уме не умерили его возбуждения. Тело горело, и каждое движение отдавалось гулом в ушах и незамедлительной реакцией тела.

Двадцать восьмая изначально занимала спальню, застелив кровать цветочными простынями и забив половину шкафа своими вещами – его это не злило и не раздражало. Он уступил сам, сказав, что ему и дивана хватит, не такой он и жесткий, неудобный и маленький.

Но, вопреки всему, уже третью ночь она его теснила на диване, забираясь руками ему под футболку – потому, что самой спать страшно. Потому, что и сама под воздействием противных, отравляющих жизнь, препаратов. Впервые, когда он проснулся от прижимающегося к нему тела, то подумал о её ночных кошмарах – в течении дня это забылось, а потом повторилось. Она бессовестно прижималась к нему, залезая руками под футболку и обнимая его, теснила к стене и не отпускала до собственного пробуждения. Когда он сказал ей об этом, девушка лишь посмеялась – мол, может кошмар какой приснился, с каждым бывает же.


Вот только с каждым днём всё сложнее сдерживать себя, сколько бы раз он не говорил, что возбуждать его могут только парни, такие привычные, уже столько лет любимые парни. Желание физической близости сильнее, и оно заставляет все остальные мысли становится всё тише, не заметнее.


Неделю назад, когда всё только начиналось и его младшую сестру два дня как отправили обратно, он думал о многом, кончиками пальцев водя по холодноватой поверхности упаковки смазки, которую купил «просто, чтобы было, если вдруг нужно». Вначале двести сорок пятый действительно хотел перевести всё это в шутку, но, потом, решил, что всё и так в порядке – он признался в своей ориентации, получив поддержку, и запасся всем необходимым на случай, если вдруг неожиданно нагрянет любовь. 
Вот только мысли его клонились совсем в другую сторону.


Сейчас двадцать восьмая прижимается к нему полностью, ногой задевая эрекцию, бессовестно щекочет шею своим дыханием и, во сне, ёрзает, устраиваясь удобнее на слишком маленьком для двоих пространстве, практически на половину ложась на него. Её кожа горячая, он чувствует, а тело совсем хрупкое, тонкое, мягкое. Оголённой ногой, не скрытой пижамными шортами, она трёт его возбуждённый член, своей промежность прижимается к его бедру и дышит прерывисто, опаляя кожу своим дыханием. Тело реагирует незамедлительно и он боится, что новое правительство добьётся своего, когда рамки будут перечеркнуты, границы стёрты, а он, тяжело дышащий и взлохмаченный, будет вдавливать её в старый матрац, не имея намерения останавливаться. 
Двести сорок пятый понимает, что вместе с этим придёт конец.

Он отпускает простынь и проводит рукой по её ноге вверх, поглаживает бедро и касается пальцами кожи, скрытой за тонкой зелёной тканью. Сглатывает вязкую слюну, отчего кадык дёргается, глубоко вдыхает и поддаётся бедрами вперёд, давясь болезненным стоном оттого, что член слишком явно и ощутимо касается чужой ноги, буквально опираясь в неё. Она вдруг проводит руками немного вверх, по его коже, задевая её острыми ногтями, и медленно открывает глаза, встречаясь с ним взглядом и вздрагивая, чувствуя его возбуждение и руку на собственном бедре. 

Они оба знают, какой конец положен в такой ситуации.



Отредактировано: 26.10.2016