Вечность внутри стен

12.3

Пятьдесят восьмая вздохнула – перед глазами немного плыло из-за бессонной ночи и голова гудела – переворачивая страницу очередной опечатанной книги. На старых страницах, кое-где покрытых грибком, оставалась чужая память далёких лет – наркотические средства, влияющие на нервную систему и память, гормоны и феромоны, яд. Всего так много, что ей даже страшно – они переколоты всем, чем только можно, и вариантов лечения всё нет. Постоянные капельницы – не то, что поможет так быстро и эффективно, а эффект едва спадает и проявляются признаки зависимости от постоянно поглощаемых наркотиков. Ей это не нравится и не ради этого она борется – в её надеждах светлое будущее и спасение, сладкое-сладкое и близкое. Вот только всё это ей, правда, уже надоело – она трёт ладонью глаза и не обращает внимания на скрип полураскрытой двери, пытаясь собраться с мыслями и продолжить. Может, в одной из книг этой бесконечной стопки и скрыт ключ к их спасению – она неверяще надеется и почти сочувствует сама себе.


– Трудишься, не покладая рук? – семь тысяч двадцать девятая ставит на стол пластиковый стаканчик с купленным в автомате кофе, зевает и всматривается в дёргающиеся, будто живые буквы на старых листах. Ей это совсем не интересно и не должно – она знает, что ничего реально нужного в них не найти, а информацию, способную их спасти, давно сожгли – но она пытается оживить атмосферу и хоть как-то скрасить день бездушной и слишком таинственной пятьдесят восьмой.

– Я не в том настроении, чтобы спорить с тобой… – она делает первый глоток кофе, щурится от неприятной горечи и отводит глаза от слишком бессмысленного текста – в слабом освещении, едва пробивающемся в эту пыльную комнатушку, в отблесках настольной лампы – семь тысяч двадцать девятая печально красива и будто мертва изнутри. Ей приходится сощуриться, чтобы рассмотреть её, и блуждающим взглядом вскользь заметить одиннадцать часов дня на старых настенных часах. Наверное, она и правда слишком заработалась, окончательно устала – пару минут назад было восемь утра и так много неоправданных надежд. 

– Ты хоть что-то смогла найти? – женщина садится напротив, неловко расправляет серый свитер и смотрит прямо в глаза – выискивающее и резко, словно это допрос без лишних прелюдий. Пятьдесят восьмая видит морщины вокруг её глаз и слишком худые кисти рук – не стремится отвечать и отводит взгляд, чувствуя горьковатый привкус и противный налёт на языке.

– Ничего больше того, что мы и без этого всего знаем. Наверное, всё же стоит… – она обрывается на половине мысли от пронзительно громкого крика и смотрит на открытую дверь. Ей не почудилось – семь тысяч двадцать девятая насторожено поднимается, а мимо комнаты пробегает бледная медсестра, следящая за состоянием двадцать восьмой. Им остаётся надеяться, что это не неожиданная преждевременная смерть и не убийство подопытной – они обе понимают, что любые надежды в их положении остаются глупыми. Буквально недавно они были обычными людьми, сегодня – бежавшие пленники, всё ещё на грани жизни, всё ещё в плену отвратительных холодных стен.


Они приходят слишком поздно, чтобы спасти, и слишком бессильны, чтобы помочь – нож в руках Виктóра насквозь прошивает руку рыдающей сто третьей, что едва успела перехватить его, решившего изрезать бессознательную когда-то сожительницу. Постоянные ссоры с родителями, новость о собственной ссылке, пичканье гадких наркотиков, насильное вливание «спасительных» препаратов, смерть отца и неопределённость – всё навалилось на него неподъёмным грузом, и он не видел другого выхода, как избавиться от отчаяния. Двадцать восьмая была так заманчиво неподвижна, сбивчиво дыша и пытаясь вырваться ближе к реальности, что он не мог совладать с собой – ему хотелось её бездыханного тела икрови на своих же руках. Хотелось видеть её бьющееся сердце и понимать, что она вся в его руках и точно принадлежит ему одному. Не то, чтобы он любил её – но хотелось получить то, что не получилось – родители всегда говорили, что желаемого стоит добиваться любыми методами. И на этот раз он был с этим полностью согласен.
Вот только на его щеках были слезы, и он тут же отшатнулся, хватаясь за голову и сбивчиво повторяя«прости». Так, словно сожалел – а это было грязной ложью. Ему хотелось крови и чьей-то тоже боли, а мечтательная сто третья, как он рассудил, это тоже неплохой вариант.


Этого хватило, чтобы всё понять – несколько мужчин в форме вывели его, чтобы после запереть в одиночной комнате без окон, почти как когда-то нулевого – до момента, пока они не найдут для него помощи и не смогут угомонить вдруг утопившее его безумие.



Отредактировано: 26.10.2016