Вечность внутри стен

13.1

Двадцать первая мечтает о мире, в котором нет боли – это желание прорывается сквозь плёнку безразличия, отдаётся болью в висках и подступающей тошнотой. Такая дружелюбная, что на секунду даже хочется поверить в доброту намерений, она разносит снотворное – тихо открывает двери, проходит по скрипящим половицам, с улыбкой вручает белые пачки таблеток, обещая спокойный сон. 

У неё в душе – осколки и звёздная пыль, неприятный осадок и лихорадочных страх – однажды, может, они узнают и возненавидят. Но там, за тяжелой металлической дверью, которая откроется одним поворотом ключа, двести сорок пятый исходится своим безумием, которое выгрызает ему сердце, а она не хочет и не может помочь. Там, в крошечной холодной комнате, укрытая тяжёлым одеялом, двадцать восьмая не приходит в себя, пока капельница отсчитывает пущенное в вены лекарство. Там, за тысячу километров от них, не помня себя от горя, их родственники оплакивают их смерть – громко разнесённую всеми средствами информации. Она слышала это краем уха, когда проходила мимо чьего-то кабинета на третьем этаже – старый телевизор, перебиваемый помехами сигнала, отображал их мёртвый мир и новость о гибели. Она слышала это от близкого друга, который едва дозвонился в их зону пустоши – нервный, обеспокоенный, говорящий о своём неверии, и её смерти. Это не вызывало улыбки, совсем – в голове возникали тысячи мыслей и беззаботная лёгкость испарялась, будто и не было. Нежная, мягкая, лёгкая – она дарила миру улыбку, которую он в ответ изрезал тупыми ножницами, раздирая плотную бумагу, оставляя неаккуратные следы и разрывы. Это убивало её веру в человечество, свет и надежду – хотелось рыдать, но это она тут должна быть сильной – пока двадцать восьмая может умереть, пока пятьдесят восьмая пытается всем помочь, пока сто третья тонкими пальцами сдерживает рвущуюся клочьями реальность, пока двести сорок пятый утопает в безумии, пока семь тысяч двадцать девятая истолковывает старые записи, пока безымянные и неизвестные заключённые желают спасения. И он старается, как может – неприятные, таблетки подарят им царство Морфея на время, за которое всё изменится, даже если она принесёт себя в жертву. Странная Демальт, хрупкая и уже безжизненная, не побоялась умереть ради их спасения – она тоже не будет бояться, не сходя с выбранной дороги.

Она запутывает пальцы в медных волосах, опираясь о стену коридора – в конце мерно тикают старые часы, отчитывая время к началу ночи, лампочка мигает душным желтым светом, грозясь перегореть, люди вокруг засыпают. А она чувствует сумасшедшую боль в сердце, страх под кожей и судорожно капающие на пол слёзы. Солёные, горячие, её слёзы, прочертившие линии на щеках.

Два года назад, когда она была ещё Марией, яркой и безбожно счастливой Марией, что вырвалась на свободу неизвестного города, всё казалось иначе – она мечтала закончить обучение и найти хорошую работу в компании, со временем выйти замуж и уехать из страны. Несколько месяцев назад, когда она стала двадцать первой, улыбчивой и разбитой двадцать первой, чьё тело не выдержало препаратов, она перестала думать о чём-то – закрыла глаза и уши, давясь собственной памятью. Она осталась ни с чем, поправляла грубую ткань осенней куртки и зашнуровывала кроссовки, намереваясь остаться в парке у дома до самого вечера – там было тихо и малолюдно, травы пробивалась сквозь каменную кладку дорожек, и слабый солнечный свет утопал в кронах деревьев.
Тогда жизнь была легче – сейчас её почти не осталось, и двадцать первая не намеревалась остервенело держаться за те крохи, что пригрелись где-то у сердца.

Она уже всё решила – под жесткой кроватью, скрытая за свисающей простынёй, украденная ещё в заброшенном доме взрывчатка ждала своего часа. Сердце болезненно ныло от мысли о смерти, и слёзы щипали кожу, но так ведь лучше, гораздо лучше, чем неодобрение и шёпот за спиной, если они вернутся. Её друг совсем скоро приедет сюда, как и остатки желчного правительства, как и подчиненные бывшего мужа пятьдесят восьмой – она спасёт не друзей даже, мнимых соратников, и будет искренне счастлива в последних секундах.

В это Мария верит больше всего.