Ведьма

Ведьма

Узнав, что мой сосед по подъезду был коренным сельским жителем, деды и прадеды у него там жили, разговорился я с ним про деревню.

Почему, мол, уезжают оттуда люди, все норовят в городе обосноваться?

- Да, по разным причинам, - уклончиво отвечал он, - кто-то за легкой жизнью, а кто и не по своей воле бежит из деревни, как мой знакомый.

Видя не поддельный интерес в моих глазах, он мне и рассказал эту темную, мистическую историю.

- Жил я в ту пору в одной деревне, - начал он свой рассказ.

Колхоз у нас был большой, богатый. Кроме нашей деревни в него входило еще несколько поселений и выселки, состоящие из трех домов, стоявших на косогоре, со странным названием «Бесов хутор».

В народе ходило придание про этот хутор, что будто бы давным давно, еще до революции, сослали в наши края откуда-то с Украины семью колдунов, вот они здесь и обосновались, и сейчас живут на этих выселках их потомки.

Так это или нет, толком об этом никто уж и не знал. Только председатель колхоза, Петр Лукич, когда проезжал по дороге мимо этого хутора, нещадно крестил свой лоб, хоть был и партийный.

Жила в этом хуторе молодая баба по имени Ганна. Галя, как называли ее односельчане. Стройная, черноокая, довольно приятной внешности, можно сказать даже красавица.

Многие молодые мужики и даже холостые парни заглядывались на нее. Да вот незадача, к своим тридцати годам успела эта Ганна уж двоих мужей схоронить. “Черная вдова”, - говорили про нее люди. “Ведьма!”, - глядя ей в след, крестились старухи.

И вот эта бабенка положила глаз на местного тракториста Кольку, молодого парня, недавно отслужившего в армии.

Колька-то парень был хоть куда. Видный, работящий, все умел делать, ничего у него из рук не валилось. Вот Ганна-то его и приглядела.

А может и было что у них с Колькой, когда он поле возле хутора пахал. Кто его знает? Только забегала она за ним, словно кошка за котом ранней весной. Проходу не дает. Колька-то уж и не рад ей.

Невеста у него была, Нюрка. Молодая, бойкая девка, работающая дояркой на ферме. Два года парня с армии ждала. Осенью сговорились пожениться.

Решил Колька серьезно поговорить с этой Ганной. Дескать, ищи себе другого, не мила ты мне. А она и слушать его не хочет.

- Мой будешь, и все тут! Иначе повенчаю тебя со смертью! - громко рассмеялась ему в лицо и пошла.

Посмотрел Колька ей в след, плюнул и зашагал прочь.

После уборочной, как водиться на селе, стали свадьбу играть.

Много тогда народу собралось в просторном Колькином доме, накануне выделенном ему правлением колхоза, чтобы было, где молодым жить, да семью умножать.

Собрались друзья, соседи, родственники. Даже Лукич на минутку заглянул поздравить молодых, да так и присел за свадебным столом в качестве почетного гостя.

И вот, в разгар самого веселья и появляется на пороге эта Ганна. Вся в черном, будто пришла на похороны, а на груди ярко красные бусы. Подошла к молодым, сорвала бусы и бросила им под ноги.

Запрыгали, покатились бусинки, да и застыли на полу, словно алые капельки крови. И прошептала, глядя на невесту полными злобы, черными, как уголья глазами:

- Коровьими слезами умоешьсяза то, что забрала его у меня.

Развернулась и быстро, словно птица, вылетела из дому, громко хлопнув входной дверью.

Все так и замерли от увиденного.

Долго еще гудела деревня, обсуждая случившееся.

- Не к добру это, - шептали на лавочках бабы.

Прошло еще полгода.

Молодые уже и забыли про этот случай.

Мало ли что баба в сердцах сказала, да и Ганна вроде как успокоилась. Ходит, улыбается и даже здоровается. А сама вынашивает свои коварные планы, выжидая удобный момент. Злоба так и душит ее, стремясь вырваться наружу.

И вот этот черный день наступил.

Постирала Нюрка как-то белье. Развесила сушить во дворе за домом. А утром не досчиталась Колькиной рубашки.

- Кому, - думает, - понадобилась ношеная рубаха? Видно кто заходил во двор. Недаром пес Шарик всю ночь лаял. Ну стащили, так стащили, наплевать, новую купим, - рассуждала Нюрка.

А зря не придала она тогда пропаже значения.

После того все и началось.

Приходит как-то Колька домой с работы, сам не свой. Руки и ноги у него трясутся. Слабость какая-то на него напала. До дому еле добрался. Даже ужинать не стал. Разделся и бухнулся в кровать. А по утру подняться не смог.

Заволновалась, забегала Нюрка, вызвала врача.

Пришла поселковая фельдшерица с чемоданчиком. Осмотрела Кольку, послушала, поставила градусник, да и говорит:

- Ничего понять не могу. Надо бы его в больницу свозить.

В городской больнице тоже не обнаружили никакого заболевания.

- Может это хроническая усталость, - пришли к заключению врачи, - отлежится, пройдет.

Выписали Кольке больничный на три дня, да и отправили домой.

Но через три дня Кольке лучше не стало. Лежит, как овощ. К рукам, ногам словно пудовые гири привязаны и в груди все сжало, словно стянуло невидимыми путами. Только голова ясная. Мысли так и бегают.

- Что за болезнь ко мне странная прилипла?

А тут еще Нюрка около него сидит, всхлипывает, тихонько утирая кулачком слезы:

- Как жить-то мы без тебя будем?

Нюрка-то уже брюхатая была, ребеночка ждали.

Не вытерпел, вскипел Колька:

- Что ты меня раньше времени хоронишь! Сходи-ка лучше собаку выгуляй, а то Шарик уже неделю на цепи сидит, воет.

Пошла Нюрка во двор, отцепила пса, а тот шасть и нырнул под крыльцо. И вытаскивает из-под него сверток, похожий на большую куклу, сшитую из рогожки, а ноги, да руки у этой куклы проткнуты вязальными спицами, и грудь опоясана берестяной полосой в виде обруча, на которой Колькино имя выцарапано.