Ведьмин оберег

Пролог

– Катя, внученька, ну постарайся, вспомни! Какой он из себя? Цвет волос, лицо, как звали? Может, раньше его видела на ваших сборищах языческих? – исступленно прошелестела бабка, но внучка покачала головой и только ниже опустила голову.

В кухне-горнице бревенчатого дома одного из сел на Ярославщине за пустым обеденным столом сидели двое. Молодая симпатичная девица с заплаканным лицом и старая Матрена, она же и хозяйка дома. Односельчане все, от раненного еще при Халхин-Голе деда Николая и до гоняющих на скутерах мальчишках, знали, что их Матрена – известная далеко за пределами деревни ворожея и колдунья. Напротив бабушки вытирала слезы приехавшая из самой Москвы в маленьком «Матизе» родная внучка Катя. Красивая молодая девушка в просторном сарафане, который как бы намекал…. и намекал не меньше, чем на пятый месяц.

– Не знаю, бабушка, не знаю. На Купалу сотни людей собрались, и многие скрывали лица масками. Задумывался праздник вроде маскарада с личинами зверей. Мы через костры прыгали, купались в озере, всем было весело, и я напилась меду. А под утро разошлись по лесу, и все перед глазами плыло. Шла, ни о чем не думая, меня взяли за руку, колени подкосились, и оно само собой случилось…

Матрена не отвечала. Она, как завороженная, уставилась на печку, у которой приоткрылась дверца. Оттуда выстрелил уголек и теперь отчаянно дымил на прибитом к полу перед топкой оцинкованном листе железа. Пауза в разговоре затянулась, девушка молчания не выдержала и всхлипнула:

– Баб! А может в церковь или в монастырь к матушке игуменье….

– Раньше надо было в церковь, а не скакать через костер с парнями незнакомыми! – рявкнула Матрена и стукнула высохшим кулачком по столу. – Вот дуры малолетние, праздник у них старославянский… И надо угадать так хорошо, и все сошлось, как нужно, все! День выбран точно, луна правильная, ты у нас девица, не тронутая мужиками, и внучка! Наша в тебе течет кровь, Катя, и твои прабабки шаманили в этих лесах, когда еще в помине не было ни Ярославля, ни Москвы. Хотела бы я знать, кто отец у твоей дочки, но силища у плода! – бабка восхищенно покачала головой. – Сколько лет живу, и сколько баб беременных за животы держала, но вот такого не упомню, – лицо Матрены просветлело, и она с любовью протянула руку к Кате.

– Может, ничего и не случилось, бабушка? Беременность хорошо проходит, правильно. Рожу, как все рожают бабы, и ничего, что без отца ребенок.

– Да не родить тебе нормально! – Матрена схватилась за седые космы, взвыла и поднялась со стула. – Да ты не представляешь, какую силищу вынашиваешь! Не-ет, когда срок придет – ты родишь, никуда не денешься, но вот сама роды не переживешь. Так что выбирай, девонька. Или ты, или ребенок, и я ясно вижу, что вам двоим не жить. Плюнь, забудь и не казни себя. Ты молодая, еще забеременеешь, и давай я дам настоечки специальной, оно само и выскочит…..

Ударило дважды и оба раза громко. Взбешенная Катя распрямилась и с шумом опрокинула на пол табуретку. Потом со всего размаха грохнула по столу маленьким, но сильным кулачком.

– Никаких абортов и настоек. Я у тебя до самых родов теперь даже глотка воды не выпью, ясно? Так что можешь не стараться и не придумывать – я решила твердо! Рожу, и будь что будет. А погибну – такая, значит, наша бабья доля.

В горнице зависла злая пауза, и внучка с бабушкой смотрели обе заворожено смотрели на затухающий у печки уголек. Катя обид от бабушки никогда не знала, быстро устыдилась сказанному и ласково, за плечи, обняла старушку. Вдыхая знакомый с детства запах, прижалась к маленькому уху и прошептала тихо, словно их могли подслушать посторонние:

– Ба-аб, она ко мне два раза ночью приходила, представляешь? Маленькая, красивенькая, как кукла Барби, только волосики не белые, а рыжие, как пламя. Она меня мамой называла, плакала и просила ее не убивать. Бабушка Матрена, ты старая и мудрая – скажи, ну что мне делать?

Матрена в ответ охнула, поджала губы и прикрыла ладонями глаза. Но быстро справилась, убрала руки, и, не поднимая глаз, спросила внучку:

– В живых ее оставить обещала, вы с ней разговаривали?

– Да, конечно, оба раза говорили, я ее по головке гладила и успокаивала.

Матрена сама в молодости трясла рыжими кудрями, но безжалостные годы ее выбелили, кроме единственного красного клочка на темени. Упрямый клок упорно не желал седеть, она стеснялась и смущенно прикрывала недоразумение волосами и платком. Так вот, сейчас он поседел, она это почувствовала ясно. Машинально подняла руку к голове, потрогала, затем подошла к зеркалу. У зеркала сдвинула платок на плечи и удостоверилась, что не ошиблась. Тяжело вздохнула, развернулась к внучке, взяла ее за плечи и посмотрела в глаза долгим взглядом, каким примерно смотрят матери в глаза уходящих на войну безусых и безвинных сыновей.

– Ну, значит, так тому и быть. Вынашивай, рожай. И верь моим настойкам – родишь здорового ребенка. И вот что. Ничего не бойся – при родах тебе не будет больно. Обещаю.

Катя все поняла, уткнулась носом в родную бабушкину кофту и зарыдала уже истошно, наизнос, себя не сдерживая.

– Поплачь, девочка, поплачь, тебе поплакать надо…

– Если что со мной случится, то дочку Люсей назовите…