Вектор жизни

Вектор жизни

Взаперти

Было очень тяжело, когда Кеноби был врагом. Опасным. Сильным. Непредсказуемым. Но при этом, зараза, джентльменом. Стабильно попадался в расставленные Вентресс ловушки и виртуозно из них выкарабкивался.

Потом им незачем стало сражаться.

В среде наёмников одно время ходили слухи, что один генерал ВАР в редкую свободную минутку разыскивает любую информацию о пропавшей без вести командующей войсками КНС. Это смешило. Это льстило. Это заставляло мечтать. И немного расстроило, когда слухи прекратились. Оставалось лишь гадать, что послужило этому причиной. Потеря интереса к её личности? Или он нашёл нечто, после чего поиски стали излишними?

Когда их вновь столкнула судьба, пришлось биться спиной к спине с общим противником. Это оказалось настолько увлекательно, что Вентресс даже не удосужилась подколоть Кеноби насчёт тех слухов.

Вскоре Асажж занесло в столицу. Она не знала, зачем её вообще притащило в эти края, но по приезду почти сразу же вляпалась в историю. Выпутавшись из переделки с грацией, достойной гунгана, и в процессе утратив мечи, она попыталась залечь на дно. Буквально. Спряталась на нижних уровнях Корусканта. Там-то Кеноби её и отыскал.

Асажж не ждала гостей. Она была сонной, мятой и злой. Она вообще ожидала увидеть хозяйского дроида, уже вторую неделю нывшего, что пора бы оплатить проживание, а не рыжую бороду, торчавшую из-под капюшона неприметной хламиды. Захлопнуть дверь не получилось. Кеноби взмахнул рукой, и дверь вновь отъехала в сторону.

Джедай уговаривал Асажж сдаться властям, обещал амнистию и свою защиту. Она молча куталась в ветхое одеяло, размышляя, как бы выставить непрошеного гостя. По хребту бегали мурашки, перед глазами всё плыло, и очень хотелось есть. Она несколько дней ничего не ела.

А потом она отключилась.

Когда Асажж очнулась, Кеноби сидел на диване в ногах её постели с недовольным выражением лица. В комнате почему-то пахло едой. Заметив, что Асажж пришла в себя, Кеноби взял с небольшого столика в изголовье миску с бульоном, сунул ей в руки и припечатал нелестным эпитетом. Решив, что в этой ситуации гордость равна глупости, она не стала огрызаться и тем более — отказываться от угощения.

Сложно в таком состоянии не потерять лицо. Пришлось вспомнить, что когда-то она была королевой, хоть и захудалой планетки. Пришлось сдерживать свой голод и свою злость на себя.

— Я благодарна тебе. Но не думай, что купил меня миской супа.

— Зачем ты довела себя до такого?

Он даже не пытался смягчить тон. Теперь в его глазах не было жалости — глупой, мерзкой, надоедливой, — только усталость и лёгкое раздражение.

Асажж исподлобья взглянула на Кеноби и процедила:

— Я в розыске. Мои счета заблокированы. Чем я могу заработать?

Кеноби досадливо поморщился и ничего не ответил, и тогда Асажж прямо спросила его:

— Ты можешь отозвать заказ?

— Нет.

— Как категорично.

— Отозвал бы, если б мог. Но это не моё личное дело, и даже Совет не вправе принимать такие решения.

— Вы загнали меня в угол. Если я сдамся, мои дни сочтены.

— Тебя не казнят.

— Ты знаешь, что второй ситх в Сенате. Я опасна для его планов.

Его глаза сверкнули надеждой.

— Ты знаешь, кто он?

Асажж покачала головой.

— Я была девочкой на побегушках. Лучше займись поимкой Дуку.

Кеноби потёр переносицу и поднялся, намереваясь уйти.

— Я переговорю с Советом. Дай мне время.

— У меня нет этого времени. Я на мели.

— Я договорился с другом, он будет доставлять провизию. По возможности буду наведываться к тебе сам.

Асажж позволила себе ядовитую ухмылку.

— Надо же, даже у такого зануды есть друзья.

— Их несложно завести, если не язвить в ответ на попытки помочь, — вдруг огрызнулся Кеноби.

Асажж усмехнулась.

Если эта вынужденная голодовка была тем, что вывело из себя святошу Кеноби — оно того стоило.

Спустя неделю Асажж чувствовала себя намного лучше, но уже загибалась от скуки. Чтобы хоть как-то скрасить свое невольное заточение, она стала следить за новостными сводками. Нарисовав на стене напротив дивана условную карту Галактики, она отмечала, где проходит фронт, и пыталась угадать дальнейшие действия противников. Получалось не всегда. Голонет нещадно врал. Тогда Асажж закопалась в архивы изданий, любопытствуя, как освещалась война в бытность её командующей — когда был доступ к более точным данным. Она пыталась найти закономерности во лжи прессы. Нашла кое-что другое.

Кеноби мог бы стать ценным источником информации, но всё это время от него не было ни слуху, ни духу. Даже в прессе перестали освещать его «подвиги на ниве защиты Республики от вероломных сепаратистов», а ведь до сих пор он был одним из любимчиков журналистов.

Комлинк, который он оставил Асажж на всякий случай, вдруг ожил. Сквозь помехи и шум двигателей с трудом пробился его бесстрастный голос. Узнав, что у неё всё в порядке, Кеноби тут же отключился. С трудом удержавшись от того, чтоб швырнуть комлинк в стену — прицельно, в точку, подписанную «Серенно», — Асажж задумалась о том, что вынудило её закадычного врага быть таким заботливым.

В голову пришли лишь две причины. Одну, самую очевидную — попытку выжать из неё информацию, — Асажж всё же отмела. Кеноби мог просто арестовать её и сдать своим приятелям-джедаям, но предпочёл ждать, пока она сама дозреет до сотрудничества. Нерационально. Мир стремительно менялся, и многое из того, что знала Асажж, уже устарело. А ещё до неё могли добраться агенты Дуку.

Вторая же причина казалась слишком бредовой, чтоб быть правдой. Асажж старалась не думать об этом. Но стоит сказать себе «не думай о белом ковакианце», мысли рано или поздно приобретут именно это, запретное направление.

Голоэкран на другой стороне улицы, висевший чуть наискось от её окна — как раз под тем углом, что его было видно с дивана, — всё усугублял. Асажж стала ловить себя на том, что ждёт каждый выпуск новостей. Ждёт с волнением, похожим на предчувствие хорошего боя: когда кипит кровь, когда мир становится таким ясным и простым, а тело содрогается от жажды движения.