Веле Штылвелд: Лирика разных лет

Веле Штылвелд: Лирика разных лет

Мой росчерк Времени останется в веках:
жил, был, поэтил - на свой риск и страх!

Автор

Ω

Мы по крови — принцы крОви, а на выдохе — инфанты:
с каждым — Бог у изголовья, в каждом — ангелов таланты…
Мы по крОви — принцы крови: люд служивый здешних мест —
не умеем жить в алькове — подавай нам Эверест!

Мы по крОви — принцы крОви — сжаты в цепкие тиски —
кто играет на кларнете, кто спивается с тоски…
Мы по крОви — принцы крОви — мир спасаем на крови:
подуставшим в светлой нови возвращаем лик любви…

Но на пик Любви не рвемся, потому что в том наш крест —
мы в любви живем в колодце здешних невеликих мест —
упрочняем наше право жить при Храме на кровИ —
расплескав галонны боли ради солнечной любви.

Ведь любовь не на вершине — на подножии своем —
здесь она себя целила, здесь исток и окаём!

Ω

Не путешествуйте, Поэты!
Пусть путешествуют стихи
по фибрам раненой Планеты,
вобравшим Вечные грехи.

Пусть прибывает с Соучастьем
за каждой строчкою Молва,
Пусть мир послушает с Согласьем
сквозь Душу шедшие Слова...

Ω

Вглубь колодцев дворов забредая не раз,
бродит старый скрипач с обомшелой сумой.
Льются звуки легко — полонез, падеграс,
но печальную тень он  несёт за спиной.

Прежде молод он был — с цирком мир колесил,
на парадах-алле первой скрипкой звучал,
ванты  бантом  накрыв, по канату ходил
и любовью всегда на любовь отвечал.

Но иссякла река переездов и встреч,
и пришлось пережить отпевание лет…
И уже больше нет прежде ангельских плеч,
А в колодцах дворов — полутьма, полусвет…

Вглубь колодца веков отступает рассказ,
И скрипач  улететь в  это  счастье  не  прочь,
где звучал много раз… полонез… падеграс…
Но печальная  тень превращается  в  ночь.

Ω

Регтайм забытого квартала,
в котором прежде я не жил —
иных времён двойная гамма:
вина и солнца под клавир

Фоно-расстроенного-пьяно...
Бег чёрных пальцев по снегам…
Фортель-забытого-пиано,
пред коим был от счастья пьян.

Под целлулоидной манишкой
скатилось время жиром вниз.
Холодных шариков отрыжка
и хладных губ ужимка -  «cheese»

И не играет форто пьяно,
и пианино  нудь  скулит,
и старый негр, отнюдь, не рьяно,
о прошлом счастье говорит...

Сожгло регтаймовое сердце
апериодику эпох.
С дождём играя, воет скерцо.
В нём — грустной сказки Эпилог.

Ω

Вот опять оступаются в сторону, вот опять опускаются ниц
полуангелы, полувороны, человечьих не зная лиц…

Ни старушечьих, ни младенческих, ни отверженных, ни святых,
ни рождающих в муках, – женских, ни чужих и ни дорогих…

Полуангелы, полувороны, им бы только души клевать…
И кричит душа во все стороны, – только некому унимать.

Ω

Солгут ли мудрецы и мудрословы, когда узнают то, что мы вдвоём
поставили извечные заслоны (о том мечтают страстные пижоны:
и старики, чьи вытерты кальсоны, и юноши, поющие канцоны —
их пенья: нестихающие стоны…) - читай по тексту: с памятных времён.

Солгут ли? В том и суть, что не сумеют, найти любовь, с которой молодеют,
в которой зреют, странствуют, седеют и обретают право быть собой!

Ω

Моя окраина Парижа – в родной стране:
я выжил в ней, хоть без престижа - на самом дне.
Я вырос в ней из нот окрестных и горьких ран,
но парижанин я, хоть тресни, возможно, Жан…

Возможно Поль, но не Верленом свой прожил век,
как старый добрый автор Веле, - пишу для тех,
кому в Париж не дали лыжи и пассатиж,
а я бывал пленен Парижем, как старый стриж.

Влетел, промчался и остался в его душе -
клюю по зернышку лекарство: парле франсе?
Но говорить о нем без страсти я не могу,
и умоляю вас: пароле! – в ночном бреду.

Ω

Уедем в маленький Париж без права на откос.
О чём до времени грустишь, о чём молчишь всерьёз.
Во сне печаль иль наяву придавит дней канву...
Уедем в маленький Париж - в волшебную страну.

Всего треть города на ней, а то и вовсе пядь,
но там везде цветы живей, и время льётся вспять.
Там увильнуть из прошлых дней легко и просто вдруг,
но там все чётче и больней, когда в печали друг...

Там все премудрости земли в улыбке простака,
и академики мудры лишь тем, что на века.
Они забросили в клозет все опусы свои
и почитают трафарет обыденной любви...

Там есть у каждого права парить над миром тем,
где не изгажена трава, не скошена совсем,
давно растёт на той траве бобовое зерно,
а из зерна по стеблю вверх - дороги полотно.

По той дороге - тут и там - несутся чудаки,
кто в поездах, кто сам-на-сам с изюминкой мечты.
У той изюминки шальной свои и плоть, и стать -
способна запросто она огромным миром стать.

И трубадуры известят о том на весь Париж -
такой же маленький, родной - от травушки до крыш...
Кому? Неведомо. Зачем? - Не спрашивай меня...
В Париж уедем насовсем, к каштановым теням!

Ты был мне друг, а я тебе... неясен наш удел,
но за спиной осталась грусть и груз нелепых дел.
И явит солнышко в судьбу брильянты Кордильер,
и флибустьеры наяву - пиастры вешних сфер.

Уедем в маленький Париж, в волшебный аромат.
И мир оглохнет от любви и тронется с ума.
Уедем в маленький Париж с тобою навсегда…
Падам-падам-падам, мадам. Падам-падам-падам…

Ω

В волшебных городках прошедших сладких снов
жила моя родня средь сказочных миров.
Сквозь улиц кортюшен сбегали в вечность дни.
И не было средь них хулы и злой молвы.