Великий Там

Двадцатая глава

Через день, когда всеобщее веселье стало привычным, на главной площади перед самым большим домом собрался Глас Народа. Путникам не нужно было никуда идти, чтобы всё видеть и слышать, окна их обиталища выходили прямо на площадь.

Приготовления к чему-то эдакому шли с раннего утра. Жители безустанно таскали длинные скамейки и обрубки пеньков. Чуть поодаль в изобилии теснились разноформенные чаши с водой.

- Зачем им столько воды, - вопрошал Лоо вполголоса, наблюдая за общей суетой. - Они что, собираются встречать двадцать случайно зашедших АМА?

Старику Сину такое замечание пришлось по душе, и он довольно крякнул из своего угла. Там наблюдал за происходящим, сидя у входа, но острот не отпускал. «Как много разных обрядов я повидал», - думал он. - «Столько, что теперь даже неинтересно... хе-ех».

Вскоре, на многолюдную площадь прошествовали жрецы поселения. В схожих одеждах, с повязанными лентами на руках, они шли в ровном темпе, представляя единое целое. С нарочитым спокойствием каждый жрец занял своё место на скамьях и пнях: те, что были молоды, садились подальше, самые старые устраивались ближе к центру, образуя круг. Вне круга жрецов теснился народ поселения, всеобщее молчание было нерушимо.

Как-то совсем незаметно, почти незримо девушка с красными лентами в волосах вошла в круг и остановилась в центре. Одежды её были выпачканы сырой землей, грязные разводы на лице говорили о времени, наполненном печалью, что лилась неудержимым потоком из глаз, а потом иссякла и засохла. Она ни на кого не смотрела, устремив взгляд вниз.

- Миа-са! - кто-то громко произнес её имя, и все взоры обратились по направлению звука. Высокий мужчина с синей лентой на правой руке, как и у всех жрецов в кругу, глядел на девушку строго и напряженно.

- Ты знаешь, почему Глас Народа собрался здесь?

Девушка молчала, и это ещё сильнее взволновало людей.

- Чего она сделала-то, что с ней так обращаются? - вопрошал Лоо сам себя. Теперь у окна стояли и Хар, и Син.

- Твое молчание само по себе говорит о повинности. Ты не станешь врать на глазах у всего поселения, - голос жреца зазвучал мягче. - Тебе многое прощалось, Миа-са, но что сказали бы отец и мать, будь они здесь?

Толпа закивала в знак одобрения.

- Так она ещё и без родичей, - Лоо не казался удивленным, но вдруг что-то вспомнил и повернулся к Хар. - Это же та самая девушка, что Таму помогала?

Хар молча кивнула. Она, почти не моргая, смотрела на происходящее.

- Быть может, наш долг, - говорящий руками указал на всех остальных жрецов, - лишить тебя общества? Изгнание - достойное наказание за нарушение традиций, за открытое неповиновение, за отлынивание от работ, за сквернословие, - с каждым сказанным словом жрец приближался к девушке на шаг, - за неуважение к старшим, за отказ в избрании ВИдо, за неучастие в праздниках в честь прихода АМА, - жрец подошел слишком близко, правой рукой он схватил Миа-са за подбородок, дернул вверх так, чтобы видеть глаза девушки, и выдохнул сквозь зубы, - и за это надменное вы-со-ко-ме-ри-е.

- Высокомерие? Но разве я сейчас смотрю сверху вниз? - голос девушки дрожал от гнева, в глазах ярким пламенем играла злость.

Готовность идти до конца, говорить то, что думается, а не то, что следует, глубокая обида и непонимание - всё это вмиг овладело её естеством, и она вперилась взглядом в жреца. Миа-са готова была дать отпор и всё больше воспламенялась, но жрец заговорил примиряющее спокойно:

- Слишком юна для изгнания... Ты не умеешь сдерживаться, не можешь обуздать свою сущность и стать другой. Будь ты похожей на мать, тебе не было бы печалей. Но Глас Народа мудр и един в своем решении, твоя судьба в твоих руках, не лишай себя счастья стать той, кем должно стать.

Миа-са враждебно озиралась по сторонам. Каждое произнесенное жрецом слово выводило её из себя, и хотелось кричать против воли. Походила она на загнанного зверя, что ищет лишь тонкий просвет, чтобы вырваться из всевидящего и всезнающего круга. А эти взгляды... Люди отводят глаза, но, стоит отвернуться, и они вонзаются в спину, проникая столь глубоко, что рана не заживает.

Жрец продолжил, дойдя до своего места в кругу:

- Глас Народа милостив. Никто из собравшихся не желает зла для Миа-са. Люди добры, они столько лет помогали тебе едой и водой, советом и ласковым словом. Этот народ заменил тебе и мать, и отца, так повинуйся же ты благому наказанию единого родителя своего: отрекись от злости, что таится в душе твоей, восприми силу разумных законов, оставь попытки менять устоявшиеся обычаи. Обрети в своих руках дело, и совершай его во благо поселения. Не отказывайся от обряда соединения, стань матерью своим будущим детям и воспитай их отлично от себя самой. Признай вину пред всеми и согласись со словами Гласа. Скажи свое Да, Миа-са!

Речь жреца растрогала многих. Круг избранных смотрел на девушку снисходительно и даже по-доброму, ожидая ответа. Лоо и Син замерли, боясь не услышать слов девушки, Великий Там невольно прислушался.

Губы беззвучно шевелились, пытаясь выговорить что-то связное, глаза отчего-то болели, захотелось зажмуриться. «Что это за чувство внутри? Я словно захожу в леденящий поток горной реки, и тут же бегу на сушу. Эти волны чего-то тяжелого, чего-то возмущенного накатывают на тело, и я не могу сказать...»

- Нет!!! - Миа-са кричала на всю площадь. - О, тысячу раз нет! Не нужна мне такая милость! Никто не заменил мне родителей, ваши жалкие подачки, сама ваша жалость возмущает меня! Я требую изгнания сама по себе, и уйду против воли Гласа Народа. Обрети дело, говорите вы, но в руках моих уже есть оно! Я давала вам то, чего нет нигде, я придумала способ сохранить всё это в веках - она руками описала круг, - и традиции, и обычаи, даже имена ваши я могла бы сохранить в памяти мира, но вы лишь говорите мне стать бесцветной и повинной, перенять ваши цвета, отказаться от себя... И ради чего? Ради всех вас? Я никогда не была одной из вас, и родители не были!