Великий Там

Двадцать седьмая глава

Было ясно, что Там идет на поправку. Хоть из-за редко сдерживаемого хохота у него и болело лицо, однако чувствовал он себя прекрасно, порой даже успевал между припадками смеха высказать какую-нибудь мысль, ну, а дальше всё по новой. Любой теперь сказал бы, что не кажется он стариком, и только морщинки выдавали внушительный возраст Великого.

Лишь когда Мудрейший смог неспешно прогуливаться, Хар настояла на том, что надо спускаться ниже и в первой же неглубокой пещере обосноваться до полного выздоровления Тама. Ей никто не возразил, все понимали, что окрестные кусты ободраны и новых ягод не принесут, скудные коренья вырваны из каменных оков горы, а вот ниже что-нибудь да найдется.

Спускались с большой осторожностью. Лоо полностью освободил Хар от поклажи, и Северная дева повязала Тама за своей спиной точно так же, как и Сина когда-то, а старик Син безропотно ковылял теперь сам. Смеялся Там не переставая, и Хар приходилось выверять каждый шаг.

Как ни посмотри, а всё же все были довольны, и только Миа-са сама на себя не походила.

«Что же натворила я! Что сказала!» - шептала она по ночам. - «Сама себе беда, а не Миа-са... Если бы воротить слова да затолкать их поглубже в утробу. Но быть теперь мне сторонимой. Уж лучше б обругали да бросили, всё легче».

Мысли эти душили её. Не замечала девушка, с какой добротой смотрит на неё Хар, с каким тщанием Син выбирает для Миа-са лакомый кусочек, и как незримо заботится о ней Лоо.

С долгими привалами, с моросящими дождями, по непроходимым, скользким от влаги, выступающим из горы каменным отвесам добрались путники до маленькой, неприглядной пещерки. Пещеру ту друзья знали, в пути наверх хорошее убежище дала она когда-то путникам, а теперь для Лоо, Хар, Сина и Миа-са и вовсе показалась уютным домом.

Там, хоть и выздоравливал от своей хандры, но все же сильно устал, и дрожал теперь не только от смеха, но и от холода. Костерок разожгли быстро, найдя разбросанные с прошлого раза угольки да отсыревшие веточки с диких кустов.

Ужин был скудный, но сносный. Никто не посмел просить Хар поохотиться после такого изнуряющего перехода, да и она вряд ли смогла бы: одно дело самой идти, совсем другое нести человека. Словно сговорившись друг с другом, все сидели тихо, боясь нарушить ход мыслей, хотя чуть позже Лоо что-то вспомнил и подполз к Хар. В иной раз никто бы не обратил внимания на их перешептывания, но не таков старик Син, чтобы ветошью прикидываться:

- Ну, и чего вы там шепчетесь? Кого постеснялись в тайны свои посветить: меня ли, старика, хохотуна Великого, да девицу - от роду пятнадцать лет, а ума всё нет и нет? Говорите уж прямо, развлеките перед сном, а то что-то давно я в злословии не упражнялся. Да и мало ли кто чего подумает… - Син чуть заметно кивнул в сторону Миа-са, что сидела рядом.

Хохот Тама под вечер стал тише, Великий всем своим видом выказывал заинтересованность, а Миа-са, хоть и пыталась казаться отстраненной, а в общий разговор всё же вслушивалась. Лоо и Хар переглянулись.

- Тайны тут нет никакой, только рано об том говорить, с горы ещё не спустились, - заговорил Лоо примиряюще, стараясь подбирать слова.

- Да говори уж, спустимся, куда денемся.

- Думали мы, что дальше делать. Великий, как видно, на поправку идёт, а значит, путь продолжать надо. Размышляем теперь, как гору обогнуть, чтоб не поверху, а понизу пройти. И поклажа поистрепалась, едой запастись надобно, но в поселение у горы возвращаться не хочется, - Лоо поперхнулся от внезапного толчка в бок: это Хар подала ему знак. - Хотя, с нами теперь Миа-са, а значит, помощник есть. Да и я, чего уж там, не стар ещё…

- О, как оно всё, о возрасте покумекали, значит, - Син встал и заговорил с явной обидой, - Может ещё чего напридумывали? Может, от старика избавиться вздумали, раз девица молодая да резвая рядом есть?

- Нет, – твердо ответила Хар. – То уже думы самого Сина, не наши.

- Да как же. И говорит-то кто! Сдружилась тут с Лоо, командуешь им, думаешь, поверю я тебе?

- В племени Хар никого не бросают!

Северная дева рывком вскочила на ноги и теперь смотрела на Сина сверху вниз, взгляд этот пугал старика, однако ж он не унимался:

- Всё верно, из твоего роду-племени люди сами убегают по лесам шастать! Много ты знаешь, сама-то всех бросила.

Хар снова села, ничего не ответив. Теперь совсем другие мысли вертелись в её голове, и хотелось бы что-то сказать поперек, да слова не шли. Лоо подвинулся ближе:

- Не слушай его. Он всю жизнь в своем доме песчаном один – одинешенек жил и совсем одичал.

- Хар бросила племя… - забубнила она прерывисто себе под нос. - Хар… бросила… Лита! Хар никто не гнал. Хар сама убежала. За Тамом. Лит… он любил Хар, а Хар… Я. Я люблю Лита. Но… идти вперед. Надо. У Лита жена новая… наверное… уже…

- Тьфу. Меня дикарем обозвали, а эта расплакалась, смотрите-ка. Впервые что-то человеческое в ней вижу, а то всё больше как валун твердокаменный, - не унимался старик Син. – Да всё уж, упустила. Жить теперь тебе, скитаясь… И мне так же. А может и всем нам.

Голоса смолкли. Каждый погрузился в тяжелые, тягучие думы, никто и не заметил, как снова стало тихо вокруг. Ни звука, ни хохота, ни кряхтения.

- Вы… Вы слышите? – робко спросила Миа-са.

- Нет, - с сомнением ответил ей Лоо и сам стал прислушиваться. Хар завертела головой, высматривая нечто неведомое.

- И я – нет, - Миа-са подошла к догоравшему костру ближе. - А ведь Великий смеялся…

Забегали все, заголосили, звали Тама тут и там, а он не откликался. Стали думать плохое, да на склон крутой у костра поглядывать, но обошлось. Глаза Хар уловили очертания чего-то большого и

неказистого, сваленного у самого дальнего куста близ пещеры. Там сидел, облаченный в свои пёстропёрые одежды, и казался черно-серым валуном, лишь только легкая бело-серебристая россыпь перьевого ожерелья, словно впитав в себя свет луны, светилась на груди. Его окружили, но никто не посмел говорить. Там тоже молчал. Не смеялся он больше. Стоять над ним с каждой секундой становилось невыносимее прежнего, и Миа-са позвала кротко: