Venenum transformatium

Venenum transformatium

Должностью адьютора судебного викария, совершенно невозможной для клирика столь юного возраста, я был обязан его преосвященству Готхарду, епископу Штраубингскому. В обычное время такой милости мне бы вовек не дождаться, но сейчас времена тяжелые. Для Церкви тяжелые. Зато для её преданных служителей - времена больших возможностей: когда против нечисти и ереси крест отправляет огонь и меч, взлететь можно как никогда высоко.

Викарий епархиального суда, преподобный Йохан, оказался человеком верующим не только истинно, но и рьяно. Не счесть приговоров, на которых выводил я "debita animadversione puniendum" - "да будет наказан по заслугам", и не счесть пепелищ от костров, разложенных по округе.

Сему благому делу посвятил я себя со всем рвением, и вот, не прошло и года, как старания мои были отмечены. Епископ Готхард призвал меня к себе и, не мешкая, вручил мне edictum. Скрепленный печатью свиток я разворачивал дрожащими руками и не сразу понял, что в нём написано. А как понял - обомлел: edictum предписывал оказывать предъявителю сего всяческую помощь, ибо действует он во благо и по поручению самой Inquisitio haereticae pravitatis, Sanctum Officium, Святой Инквизиции.

Прозвучавшее же следом имя меня и поразило, и разочаровало - Дитрих фон Альбенрайх. Я мечтал совершать подвиги веры - искоренять ересь, приводить на костры ведьм и колдунов, а тут...

- Преподобный отец, для чего следить мне за этим достойным господином? - решился спросить я, хоть и понимал, что лучше бы мне принять поручение с благодарностью и, самое главное, молча.

Хотя легенд о Дитрихе фон Альбенрайхе не слагали, всё же молва о нём шла. Участник Швабской войны, он достойно показал себя, особенно в девяносто девятом, в сражении при Дорнахе. Но поскольку швейцарцы нас тогда разбили, бенефициумов из той кампании он не вынес никаких.

Прославился рыцарь позже, в пятьсот восьмом. Присоединившись к Камбрейской лиге, император Максимилиан отправил свои войска в Венецианскую республику, завоёвывать ему города Падую, Виченцию и Верону. Там-то и покрыл себя Дитрих славой. Бесстрашный и решительный воин, за беспримерную храбрость в боях он был наделён императором землями и званием барона. Правда, ни Падую, ни Виченцию, ни Верону Максимилиан так и не получил, но это к делу не относится...

Вот я и недоумевал, чем мог заинтересовать святую инквизицию этот прославленный рыцарь, достойный защитник веры, императора и Священной Римской Империи.

Епископ в ответ на мой неуместный вопрос поднял брови, и я сглотнул.

- Ересь, - наконец сказал он, глядя на картину, изображающую мученичество святого Себастьяна, - обитает не только среди черни, а в сговор с дьяволом вступают и благородные.

- Это что же, - изумился я, - Дитрих фон Альбенрайх с нечистой силой спутался?

- Скажем так, он вызывает у нас серьёзное беспокойство.

Не решившись ни о чем более расспрашивать, я смиренно приложился к перстню на среднем пальце правой руки - указательного у епископа не было, говорят, по недосмотру нянек ещё в детстве потерял - и удалился, оставив его преосвященство рассматривать истязаемого святого.

* * *

Почему Дитрих фон Альбенрайх вызывал у Святой Церкви серьёзное беспокойство, я понял при первой же встрече, ибо увидел его при таких обстоятельствах, что грешным делом подумал, а не лучше ли попроситься обратно к преподобному Йохану писать приговоры. Но за пазухой у меня лежал епископский edictum, чётко выписанные буквы Sanctum Officium горели огнём перед глазами, и в греховных мечтах своих я уже cлышал, как обращаются ко мне - inquisitor a Sede Apostolica, инквизитор папского престола. И я раздумал.

Итак, когда я впервые увидел Дитриха фон Альбенрайха, тот возился у высокого костра. Помнится, меня ещё удивило, что доблестный рыцарь сам занимается таким делом, вместо того, чтобы поручить его палачу. Ещё больше меня удивило то, что народу вокруг поглазеть на зрелище почти не было.

Костёр благородный муж сооружал, надо сказать, со знанием дела - хворост бросал сырой, а брёвна укладывал высоко, так, чтобы огонь не разом вспыхивал, а разгорался медленно, постепенно, снизу вверх. Одобрительно наблюдая за действиями рыцаря, на собственно осуждённого я обратил внимание не сразу. Зато когда посмотрел, то ощутил, как замерло в груди сердце - привязанный к столбу невысокий мужчина с отёкшим от жестоких ударов лицом и круглой бородкой, скрывающей двойной подбородок, носил тонзуру.

Мне хотелось немедля вмешаться - нельзя сжигать человека, тем более каноника, без благословения Церкви. Но, памятуя наказы епископа вести себя так, чтобы Дитрих не замечал моего присутствия, я вынужден был лишь наблюдать, как рыцарь подносит к костру факел, как медленно, нехотя занимаются толстые брёвна, как сердито шипит, стреляет искрами сырой хворост.

Сжигаемый каноник молчал, и Дитрих молчал, а я терялся в догадках.

Когда огонь добрался до пяток привязанного, священник взвизгнул, забился в верёвках и пронзительно закричал:

- Смилуйся, господин, я же тебе всё рассказал! Всё! И кто наговаривал, и кто допрашивал, и по чьему распоряжению! Ну не виноват же я, мне приказали! Я только приговор читал! Отпусти-и...

Огонь медленно поднимался все выше и выше, и каноник, захлебнувшись криками, вскоре дико, протяжно завыл.

Скрестив руки на груди, Дитрих молча замер рядом с костром, и ни один мускул не дрогнул у него на лице. И даже когда стих жуткий вой, и пламя скрыло и столб, и привязанного к нему каноника, рыцарь продолжал стоять, вглядываясь в огонь. Бушующее пламя отражалось у него в глазах, отчего их папоротниковый цвет выгорал, зато медовая кайма у зрачков будто бы впитывала в себя тусклое золото огня.

Лишь когда пепелище из красного сделалось седым, рыцарь круто развернулся и направился к небольшому эскорту, ожидавшему его чуть поодаль, вскочил на коня и рысью двинулся к замку.