Я не знаю, сколько мне ещё идти, но точно уверен, что успею. Никакие силы не помешают мне сделать это: Ни постоянная пурга, ни скрывающееся за тучами Солнце, о наличии которого напоминает лишь ежедневно светлеющее небо, залитое этими самыми тучами повсеместно, ни враг, каким бы он ни был.
Шла уже пятая неделя, как я вышел из лагеря. Силы еще придавали скудные запасы сушёного мяса и рыбы, сухари и немногое, оставшееся от тушки случайно выбежавшей навстречу из за сугроба тощей косули.
Кроме них здесь мы видели и других животных: оленей, кабанов, волков, рысей, различных грызунов. Тем и живём, иначе бы просто вымерли. На Земле больше нет тёплых мест и не появятся, пока Солнце не осветит её как следует. Выживаем, как первобытные люди во времена ледникового периода. Природа сделала своё дело. Обновила себя до юного состояния, когда не было ни заводов, ни машин, ни городов. Ничего, кроме живущих на Земле животных, людей и удивительно, но, на данный момент растущими ещё деревьями.
***
Лагерь выживших
— Тётя Мила, Кирюха с Мишкой опять за рыбой пошли!
Девчушка лет шести забралась в шатёр, сразу проскочив к печке и с ходу вывалила эту весьма ценную по её мнению информацию на худощавую женщину средних лет.
— Верочка, разве тебе три года, чтобы бегать и ябедничать на мальчиков? Ведь доброе дело делают. Наморозим, насушим, в трудные времена проживём, глядишь.
— Так они мою Талку с собой забрали, а я хотела к деду в шатёр сходить.
— К деду и с Талкой ходить без кого-то из нас не следует, не забывай правил, мы их с тобой не раз учили.
— Мне одной скучно, заняться нечем. Ты мне школу обещала сделать, но где же она?
— Сама видишь, милая, одна я за всем не успеваю, а другие взрослые за лесом ушли. Не будет леса, к празднику уже без тепла останемся и тогда совсем замёрзнем.
— Тогда тебе помогать могу. Ты только покажи, я ведь большая уже, а ты только шерсть царапать даёшь, да за снегом выходить.
— Чем же ты мне поможешь? Может мяса нарежешь? Или за печкой приглядишь? А, знаю. Наверное шкурки сшивать станешь?
Тётя Мила слегка улыбалась, наблюдая за реакцией девочки.
— Острое мне в руки брать нельзя до семи лет. С огнём нельзя до десяти. Шить будешь учить, когда сделаешь школу!
Вера тоже весело улыбалась, поняв, что это была уловка и женщина проверила её на знание правил для маленьких, которые здесь пока что распространялись лишь на неё одну.
Женщина уже тихонько посмеивалась и, помешивая варево в небольшой кастрюльке продолжила:
— Умница, Верочка, хорошо запоминаешь, поэтому совсем совсем скоро уже мы сделаем школу, когда вернутся лесники или хотя бы Толя.
Улыбка ближе к окончанию речи на лице женщины всё больше сходила на нет, а в конце и вовсе задрожали уголки губ.
— Теть Мил, но ведь с ним всё хорошо, я тебе вчера говорила. Он мне приснился, сказал, что совсем скоро придёт. Что к празднику успеет.
— Ох, милая, твои бы слова…
Мила не стала продолжать издавна известной поговорки. Никто из них не верил в бога после того, что случилось три года назад и как теперь приходится им выживать. С силой сжав зубы, чтобы не заплакать, она накрыла кастрюлю крышкой и отошла к стене шатра, где стояла криво и косо сколоченная из чего попало мебель. Присев на то, что можно было назвать табуреткой, она снова заговорила, едва сдерживая комок в горле:
— Ты же знаешь, что никто из нас ещё не уходил так далеко. И помнишь, почему нам пришлось уйти из тех мест, я обо всём тебе рассказывала.
— Помню, теть Мил.
Вера тоже уже не улыбалась, а по-детски теребила подол свитера. Верхнего из трёх, сейчас надетых на ней.
— Но я знаю, что он придёт Он во сне обещал, а дядя Толя всегда делает, что говорит. Может сначала забудет, а потом всё равно сделает. Значит точно придёт.
Мила снова улыбнулась, но глаза остались грустными.
— Хорошо, будем считать твой сон вещим.
— А что такое вещий, теть Мил?
— Ну, значит, то, что было во сне, случается и наяву. В жизни. Такие сны очень редко снятся и не всегда запоминаются. Тебе вот повезло, хотя кто знает.
— Мне вообще часто сны снятся, тёть Мил. Недавно ещё был странный. Иду я за снегом, а пурги нет и на улице так светло-пресветло. Посмотрела на небо, а оно яркое-яркое, как ты мне на картинке рисовала, только ещё ярче и солнышко там, только я на него не смогла посмотреть, уж слишком оно яркое. Я еще никогда такого не видела. Даже в костре огонь не такой. Этот вещий?
— А может и этот вещий. Я не знаю, моя хорошая. Давай-ка поужинаем и спать будем укладываться. Ночь на носу.
Две женщины: маленькая, но слишком рано взрослеющая и взрослая, но слишком рано стареющая, начали накрывать то, что можно было назвать столом.
***
Река недалеко от лагеря
Два пацана, замерев у лунок, сидели на кое-как расчищенном льду. За их спинами сугробы поднимались выше их роста. Им можно было бы дать лет по семнадцать, но на самом деле старшему было тринадцать, а младшему двенадцать лет.
— Кирюх, может до лагеря пойдём? Ночь скоро, да и клёв гнилой. Тётка Мила опять ворчать будет.
Кирюха, как раз и являвшийся в их дуэте старшим, попытался потереть нос краешком рукава, но лишь расцарапал нос докрасна, немного помолчал и всё же ответил:
— Ещё минуту и идём. Поклёвку только что видел.
— Ага. Только поклёвок и наловили за сегодня. Тётка точно нарычит
— Пусть рычит. Зато леса немного насобирали. Когда ещё наши придут, да и приволокут опять немного. Много ли утащат то вчетвером.
Единственного старика в их лагере никто работать не заставлял, но тот всё равно ходил с остальными, дабы кости не заросли, отшучивался он. В чём-то он был прав. Все знали, что люди в возрасте без работы и заботы быстро сдают, поэтому не запрещали ему этих походов. Действительно, чего в шатре сидеть вечно, да единственную девчонку в лагере сказками тешить. Та в её возрасте сама кому угодно могла сказки рассказывать.