Верная подруга моя

История первая. Лето на Скеллиге.

Жизнью правят случайности и совпадения. Причудливые случайности и совершенно невероятные совпадения. Подкарауливают тебя в узком переулке твоей судьбы и без всякого предупреждения лупят пыльным мешком по голове. И вот ты стоишь в пыли и грязи, беспомощно лупая глазами, а судьба ухмыляется гнилыми зубьями: «Глянь-ка, что я для тебя припасла! Нравится? Жуй, не обляпайся!»

В жизни Юлианы фон Леттенхоф, свежеиспеченной выпускницы Оксенфуртской кафедры труворства и поэзии, все складывалось просто замечательно. За время обучения она тщательно создала себе репутацию прелесть какой дурочки. Юльча, склонная к праздности, лени, выпивке и неумеренному пожиранию сладостей. Любительница шляться ночами по Новиграду в дурной компании, она чудом доплелась до окончания квадривия.

Блеснув на выпускных экзаменах так, что у видавших виды почтенных преподавателей зенки на лоб повылазили от изумления. Юлиана искренне гордилась своим триумфом и тем, как оправдались ее расчеты. Под громовые аплодисменты сокурсников ей на плечи накинули мантию бакалавра и нахлобучили на буйные кудряшки жесткую квадратную шапочку с кистями.

Жаки пропьянствовали всю ночь, обмывая успех.

Спустя седмицу ее вытребовал сам великий и ужасный Ференц Монткорбье, декан кафедры.

Привычно шепелявя и кося на собеседницу злорадным взором, изложил мнение профессуры — кафедра испытывает острую нужду в обновлении преподавательского состава. Пора, так сказать, плеснуть в старые мехи немного молодого вина. Мазель Леттенхоф удалось приятно удивить своих наставников, однако и слепой курице порой удается отыскать жемчуг среди плевел. Ощущает ли мазель в себе склонность к вдумчивой и кропотливой научной работе, или ее успех подобен яркой вспышке метеора? Руководство кафедры готово рискнуть, предоставив ей шанс проявить себя на поприще преподавателя теории стихосложения. Пристойное жалование, казенная квартирка, дрова и провиант за счет Академии. Все эти блага достанутся мазель фон Леттенхоф при единственном условии — трудиться не за страх, а за совесть. Испытательный срок — полгода. Если за это время мазель не удостоится нареканий от старших коллег и выкажет себя толковым преподавателем, Академия рассмотрит возможность постоянного контракта...

— Я согласна! — выпалила Юлиана, даже не дослушав толком. Небеса вняли ее горячим мольбам. Кто она была до Оксенфурта? Шебутная девчонка, за непомерное вольномыслие и злоязычие выкинутая сумасбродным папашей за дверь без наследства и приданого. Блудливая овечка в приличном семействе, даже слюны жаль, чтобы харкнуть в ее сторону. А теперь, извольте видеть — милсдарыня Юлиана фон Леттенхоф, маэстрина свободных искусств, наставница в Академии и восходящая звезда поэзии! И все сама, без высоких покровителей и подсунутых взяток!

Пришлось отказаться от законного имени в пользу творческого псевдонима, но Юлиана не унывала. Она не сомневалась: лет через пять мир будет восхищаться ее творениями и накрепко запомнит имя поэтессы Лютик.

А покамест она читала лекции, шпыняла нерадивых жаков и усердно готовила к изданию первый выпуск своих канцон и сонетов.

Оглядываясь назад, Лютик с горечью находила себя тогдашнюю крайне претенциозной, вздорной и самоуверенной. Первоначальный успех изрядно вскружил ей голову.

Книгу, на которую она возлагала столько надежд, разгромили критики, не приняли читатели и не сумели распродать книготорговцы. Лютик внезапно оказалась по уши в долгах. Молоденькая, неопытная преподавательница захлебнулась в вязком болоте бесконечных отчетов, списков, отвратительно написанных студенческих курсовых и неоконченных лекций. Сполна познав, что такое неприязнь мэтров, зависть менее талантливых преподавателей, наушничество и сплетни.

Лютик редко выбиралась за пределы Академии, день и ночь торча в заваленном бумагами кабинетике и с тоской вспоминая былые веселые деньки. Она трудилась без устали, не отлынивала и не филонила, даже Монткорбье это признавал, но едва справлялась. Большинство ее не столь удачливых однокурсников давно разъехались по разным краям. Кто подыскал место учителя в богатом купеческом семействе, кто подался в странствующие трубадуры. Кто-то, по слухам, пристроился при княжьем дворе — пусть маленьком и затерявшемся где-то в северных лесах, но все-таки!

Миновал год, к исходу которого Лютик добилась заключения контракта с Академией. Потянулся второй. Юношеский задор давно схлынул. Читая постылые лекции, Лютик с тоской косилась в запыленные оконца аудитории. Там, за мутным пузырчатым стеклом, била ключом жизнь. Здесь, в обители знаний и заплесневелой мудрости, царили признанные авторитеты, установленные порядки и удушливая скука. Все грандиозные намерения Лютик изменить что-либо беспомощно разбились о неприступную стену традиционных воззрений.

— Хочешь узреть натуральное чудо наших дней? — однажды заговорщицки спросил Катрусь, заглянувший на огонек знакомец с кафедры естественной истории. Лютик уставилась на него одним глазом, скользя другим по страницам разбросанных перед ней тетрадей.

— Кто ж не хочет, особливо если натуральное...

— Тогда шустро оторви задницу от стула и айда со мной.

— А далеко? — уточнила предусмотрительная Лютик.

— До нашего лекционного зала.

— Ладно, — кряхтя, Лютик выбралась из-за просевшего под грудой бумаг стола. Одернула крайне унылое закрытое платье. Появляться в иной одежде на лекциях строжайше запрещалось, дабы не возбуждать в головах учащихся непристойных мыслей. — Веди.