Верни нашу дочь, бывший!

Пролог

— Мне нужно поговорить с Шолоховым Романом Андреевичем! — возмущаюсь, когда охранник, схватив под локоть, вытаскивает меня из офисного здания.

— Вам запрещено сюда заходить. Вы в чёрном списке генерального.

И почему я даже не удивлена?

Бывший муж знатно постарался, а его отец, который даже во снах мечтал избавиться от неугодной снохи, поспособствовал, чтобы мы с Романом не смогли встретиться.

Чёрный список генерального…

Бывший свёкор не забыл обо мне даже после развода с мужем. Интересно, сам Рома знает, что я в каком-то там списке? Или он меня туда и внёс?

Однако я пришла сюда не для того, чтобы обелить себя и вытащить из их списка. Мне нужно поговорить с бывшим, и я сделаю это.

— Послушайте, это вопрос жизни и смерти! Я должна попасть к нему, — с мольбой в голосе пищу, глядя на мужчину.

— Приказы начальства не обсуждаются, — категорично отвечает мне здоровенный амбал, и тут я вижу ЕГО.

Широкая белоснежная улыбка моментально сползает с лица бывшего мужа, стоит только нашим взглядам встретиться. Он кривит уголки губ, с презрением разглядывая меня, а потом умело делает вид, что не заметил: возвращается к разговору со своими спутниками.

А меня всю трясёт, как безумную.

Выдёргиваю руку из цепких пальцев охранника, который и опомниться не успевает, когда я сбегаю по ступенькам и хватаю Шолохова за рукав дорогого пиджака, вынуждая мужчину остановиться.

Не просто так я пришла сюда, переступив через себя: ему придётся выслушать меня.

Шолохов смотрит на меня, и на мгновение я вижу человека, которого полюбила когда-то, но бывший муж быстро меняется в лице. Он стряхивает мою руку и кривит губы, словно соприкоснулся в эту секунду с чем-то омерзительным.

Впрочем, всё так.

Он ненавидит меня.

Презирает.

Я для него никто.

И он для меня тоже, но я пришла не ради себя.

— Что тебе нужно? Мне кажется, мы с тобой уже обсудили, что между нами не осталось ничего общего, — со злостью цедит сквозь зубы Шолохов.

Обсудили? Это, конечно, мягко сказано, потому что его обсуждения больше походили на монолог, слова, которые каждый хозяин вбивает себе в голову, выкидывая ненужного питомца на улицу. Так Рома поступил со мной тогда…

— Есть кое-что, — отвечаю и кошусь на мужчин, стоящих рядом с бывшим мужем. — Мы можем поговорить? Пожалуйста! — перехожу на писк, но тут же осекаюсь.

Покашливаю, чтобы прочистить горло.

Конечно, я не должна ползать перед таким ничтожеством на коленях, но что мне остаётся? Он один способен помочь вернуть нашу дочь. Дочь, которую он похоронил, даже не попытавшись разобраться во всём.

— Поговорить? Хочешь поговорить наедине со мной? О чём? — ухмыляется Шолохов.

— Это личное, — продолжаю тушеваться я.

Ну не могу я раскрыть душу перед всеми. Я больше чем уверена, что этот разговор должен оставаться между нами, пока мы не доберёмся до своего ребёнка, пока маленькая пуговка не окажется в родных руках. Шолохов ещё спасибо мне скажет за то, что не говорю об этом при всех, ведь чем больше людей знает правду, тем сложнее добиться справедливости.

Мурашки бегут по коже, а одежда прилипает к телу от мерзкого пота, пропитавшего её.

— Между нами не может быть ничего лично, — с пренебрежением отвечает бывший. — Впрочем, я могу уделить тебе минуту своего драгоценного времени. — Он отворачивается от меня и обращается к своим спутникам: — Обсудим всё после обеда. Вы можете идти.

Мужчины кивают и уходят, а мы с Шолоховым остаёмся одни. Если, конечно, не считать поток людей, которых я совсем не знаю, но те идут в здание по своим делам, поэтому вряд ли станут прислушиваться к разговору бывших мужа и жены.

Мне страшно.

Господи!

Как же сильно мне страшно.

Трясёт от его близости, но не из-за томительной дрожи, как это было раньше. Нет. Я боюсь этого человека. До чёртиков. До проклятого сумасшествия. Он отнял у меня всё, вырвал из сердца любовь и веру в людей.

— Что ты хотела? Говори быстрее, я не хочу остаться из-за тебя без обеда, а у меня назначена важная встреча через час.

И зачем он отчитывается?

Какая разница, что у него там назначено?

Мне просто следует собраться и взять себя в руки.

— Наша дочь жива, — едва слышно шепчу я, не решаясь посмотреть в глаза Шолохова. — Помоги мне вернуть её.

— Жива? — с усмешкой спрашивает мужчина и кряхтит, словно поперхнулся. — Ты врёшь! Наша дочь мертва. Ты не смогла уберечь её. Ты во всём виновата! — он переходит на рычание, и я вижу, как сжимаются его пальцы в кулаки.

Мне тоже есть что сказать бывшему, но я молчу. Ради дочери, которую могу вернуть только с его помощью. Я не могу плюнуть в лицо человеку, который всё это время верил всем вокруг, но не мне. Который вместо поддержки просто вышвырнул меня на улицу, не позволив объясниться, сказать хоть слово в своё оправдание. Он сделал свой выбор — это его право. Мне остаётся лишь плыть по течению без него. Только единожды его помощь необходима, а потом пусть катится на все четыре стороны.