Видящий победу

47. Туземцы

Наверное, быть пленником — это какая-то жизненная позиция. Ряд неудачных решений, которые неминуемо приводят к одному и тому же результату. Хотя, глупо думать, что в шестилетнем возрасте Никанор, став пленником «Знамения Разума», что-то понимал. Он жил в школе для великих с рождения, только в пять лет его перевели в корпус для детей постарше. И тогда он явно не думал, что огромная башня-общежитие это его тюрьма. Тогда это был дом. Родной, знакомый до мелочей дом, где все порядки, которые сейчас ему кажутся дикими, были для него естественными. И ведь для других детей, для великих, а не гениальных, у которых не было ограничения на общение со сверстниками, и которые не отличались друг от друга слишком хорошим для мира потенциалом, для них этот дом был дружелюбным, заботливым и свободным. Они веселились, радовались каждому дню, общались, учили интересные предметы и гуляли в парке. Всё это Никанор тоже делал. Один. До тех пор, пока не познакомился с Риной. 

Когда он, вместе с девушкой-одуванчиком с кожей цвета «кофе с молоком» преодолевал путь на Северный Сентинел, он время от времени представлял как угодит в какую-нибудь ловушку. Например, провалится в подземелье и сломает руку. Или его подвесят к огромному дереву за одну ногу и он будет болтаться вниз головой до самой смерти. Сколько раз после жизни в Раю он старался угомонить своё негативное мышление, но всё время возвращался к продумыванию до мельчайших подробностей наихудших вариантов развития событий. Даже иногда представлял выражения лица тех, кто будет делать с ним что-то плохое. 

И теперь, сидя в клетке как животное, он снова возвращался к тому, что окружающий его мир будто бы подстраивается под его мысли. А если так, то выходит, что не дикое племя сентинельцев вместе с Тимуром засадили его сюда, а он сам. Парень свесил руки между деревянными прутьями, перевязанными нейлоновыми нитями и всмотрелся в лица темнокожих, которые расположились в нескольких метрах от него и жадно жевали куски мяса. Оба мужчины расставили ноги и упёрлись локтями в колени. Никанор скривился и обнажил зубы в отвращении. Эти туземцы совершенно не заботились о том, что пленник может отчётливо видеть их гениталии. Никанор отвернулся и присел в углу, облокотившись на стенку клети. Нога слегка покалывала, но оказалось что игла, пронзившая ступню, не повредила ничего. Скорее всего, у неё была какая-то другая задача. Например, ввести какой-то раствор в организм, который, судя по всему, на него не подействовал. Парень снял обувь и потёр место, куда вонзилось острое жало. Как напоминание об этом событии, там осталась лишь одна красная точка. 

После его пленения прошли примерно сутки. Туземцы не говорили на мировом языке, они произносили совершенно непонятные слова. Обезумевший Тимур тоже не переходил на привычную речь. Когда Ники стоял на одной ноге, пытаясь достучаться до сознания бывшего друга и узнать хоть что-то полезное, все трое, после недолгих переговоров между собой, начали на него наступать. Не в силах бежать или активно сопротивляться, Никанор пытался, наступая на пятку, ковылять в обратную сторону и даже один раз наступил на всю ногу… Игла, мешающая двигаться, от этого вошла ещё глубже и он повалился наземь. Валяясь в пыли на вражеской тропе, он держался за травмированную ступню и орал от боли. От воспоминаний Никанора передернуло. Полное отсутствие боли сейчас казалось каким-то чудом. Он погладил подошву ноги, кожа дышала свежим воздухом. Ники полностью снял обувь и сел в позе лотоса. 

Главное — внимание. Нужно чётко изучить кто и куда ходит, зачем, как они общаются и какие преследуют цели. Электронное устройство в мешочке Тимур резким движением сорвал с шеи Никанора когда двое других, связав парня словно добычу, несли его, держа за руки и за ноги. Слабые на вид, худощавые темнокожие туземцы не были мускулистыми, но оказались способными без отдыха и остановок тащить высокого Никанора до деревни. После того как, наверное, всё женское население поочерёдно прикоснулось к волосам Ники, его развязали и посадили в клетку. Шарики с едой тоже забрали, а вместо них бросили ему несколько круглых красных ягод, кислых и терпких на вкус, но сочных и питательных. Сначала парень кричал и звал Тимура, собрав вокруг себя толпу чернокожих. Дети то и дело вскрикивали, показывая на него пальцами, женщины что-то бормотали и прикасались к груди, а мужчины стояли слегка покачиваясь и с ненавистью смотрели на пленника. Бывшего друга было не видать. Ночью жители разошлись, а Никанора остались охранять двое мужчин, те самые, которые сейчас, утром, без доли стеснения светили своими причиндалами и поедали жареные на костре куски какой-то птицы или мелкого зверя. 

Никанор, почесывая шею и мечтая поскорее сменить одежду, всматривался вглубь деревни, где стояли треугольные шалаши, обмотанные листьями. В спину давили неровные прутья клети. «А нитка-то с материка» — подумал Никанор и вспомнил, что видел подобные на некоторых растениях в раю. В лесу послышался истошный женский вопль. Ники закрыл глаза ладонью, надеясь, что Сьюзен не пошла искать его и этот крик не её. Он встал и, метаясь из одного угла в другой, пытался хоть что-то углядеть. Но в клетке метр на метр сильно не разгуляешься. 

— Эй, — обратился он к уставившимся в тропическую чащу темнокожим, — выпустите меня, там моя подруга, ей надо помочь. 

Туземцы повернулись, но на каждое его слово только наклоняли голову то вправо, то влево. 

— Тору кат, — строго сказал один и ударил несколько раз кулаком по ладони. 

Никанор развёл руками, пытаясь сказать, что не понимает их речи. Он показывал в лес, потом на себя и ставил два пальца вертикально, передвигая ими по очереди, чтобы показать, что ему надо туда. На все жесты и слова, туземцы отвечали одним и тем же: «Тору кат» с кортавым «р». Через несколько минут раздался ещё один крик. Это точно была Сьюзен. Видимо, девушка переждала ночь на пляже, Никанор не появился и она пошла за ним. После второго вопля мужчины встрепенулись ещё больше, словно сурикаты, и помчались вглубь леса.