Викторианская рапсодия

Глава 2. Бенджамин и Мира.

-Сынок, проснись, -на пылающий лоб Бенджамина легла все та же, уже знакомая ему нежная женская ладонь с теплыми пальцами. Вот они перебрали подозрительно отросшие волосы, промокшие от пота и противно липнущие ко лбу, вот заправили прядку длинной челки за ухо… Все это Бенджамин отмечал, не открывая глаз. Он уже пробовал, но у него не получалось — на глаза давила странная плотная повязка, снять которую не было возможности — руки актера почему-то отказались ему повиноваться. — Ответь мне, это же я, Эсми, твоя мама!

Он силился что-то сказать, но не мог — не позволяло пересохшее горло, в котором словно образовалась настоящая пустыня Сахара.
-Эсми, — низкий мужской голос, тяжелые шаги, от которых с едва заметным скрипом прогнулись старые половицы — он удивительно четко слышал все, что происходило в комнате, и это временно заменяло ему зрение. — Оставь сына в покое. После того, что он пережил, мало кто даже из самых сильных предков нашего рода легко и быстро приходил в себя. Он сейчас рождается заново, в ином качестве — и глупо было бы мешать этому процессу.
-Я боюсь за него, дорогой, — еле слышно отозвалась женщина, убирая руку со лба Бена, который напряженно прислушивался к разговору. — Он слишком долго не приходит в сознание.
-Ему просто нужно больше времени. Сила должна полностью принять его, как он ее — без этого ты никогда не получишь истинного Мэйрвикса.
С этими словами пара покинула комнату, в которой остался приходить в себя и осмысливать услышанное Бенджамин Барон, еще пару часов назад попрощавшийся с жизнью и погибший в страшной аварии вместе со всей труппой своего театра.

«Итак, я живой, пусть и сильно ограничен в своих возможностях, — думал он, отстранившись от странных ощущений, наполнивших его (его ли?) тело. — Автобус совершенно точно попал в аварию, я помню момент, когда мы падали в обрыв. Меня считают чьим-то сыном, но этот голос и запах явно не принадлежат моей матери. При этом я осознаю себя — собой, и ничего не помню о тех людях, к кому попал в дом и кто принимает меня за своего сына. Теперь я знаю, что их фамилия — Мейрвикс. А подводя итог всему, что было мной услышано, выходят два возможных варианта событий — либо та авария мне приснилась, у меня случилось нечто вроде амнезии, и я в данный момент участвую в съемках или постановке спектакля (но тогда все должно происходить совсем не так, я не слышу стрекота камер, привычной беседы операторов и меня никто не отпустил со съемок сцены); либо… каикм-то невероятным образом я попал в другое место, в другое тело и, вполне вероятно, в другое время!»

Последний вывод заставил его на миг задохнуться от осознания того, что он больше никогда не встретится со своими родителями, братом, друзьями — все они будут считать его погибшим в той аварии (как оно и есть на самом деле), и оплакивать до того дня, когда их боль не утихнет в достаточной мере, чтобы продолжить жить своей жизнью и оставить прошлое в прошлом — где ему самое место.

***

Московская область, Щелково,
наши дни

Мира (в жизни Мириам — ее отец уж очень любил сказки из «Арабских ночей») устало шла с работы домой по темному переулку. Как обычно, дворовая шпана побила все фонари, и единственным освещением служил свет в окнах домов, между которыми она шла. Дорога была старой, с выбоинами и ямами, которые никак не доходили руки привести в божеский вид у городской администрации.

Этим лето из-за частых аварий у «Водоканала» половина дорог их небольшого города была разворочена, с целью починки теплотрасс, а на одной из центральных улиц прорвало трубу и в образовавшемся мини-озере успешно затонули пара легковых машин. Жители города возмутились, написали жалобы куда надо и трубы привели в порядок — их больше не прорывало из-за высокого напора давления воды. Но выбоины в кое-как наспех заделанных дорогах так и остались, причем особенно «повезло» жителям Мириного района.

Обходить в темноте ямы и выбоины получалось не всегда. Каблуки ее недавно купленных дорогих сапожек, на которые она копила с нескольких заработных плат, опасно хрустели, когда она перепрыгивала очередную выбоину, в глупой надежде сохранить обувь в приличном виде.

Несколько месяцев назад в их районе начал орудовать маньяк, и в связи с этим возвращалась домой Мира всегда в сопровождении отца, подвозившего ее на машине и сильно беспокоившегося за жизнь и безопасность своей любимой и единственной двадцатичетырехлетней дочери, которая была красива особой, восточной красотой. Но сегодня ее отец остался дома, так как его скосил сильный грипп, с холодами расползшийся по городу, и девушке впервые за долгое время пришлось идти домой пешком.
Как оказалось позже, это было роковой ошибкой.

-Девушка, у вас, кажется, набойка слетела, — раздался за спиной Миры приятный женский голос. Женский — не мужской, да и среди женщин маньяков мало кто встречал, как-то не принято у нас подозревать слабый пол в такой кровожадности, поэтому Мира доверчиво остановилась и приняла из рук незнакомки странный кусок пластика, в котором в темноте трудно было опознать отлетевшую набойку.
-Как вы ее только разглядели в такой темноте, — убрав в карман пальто злосчастную набойку, удивилась вслух Мира. — Но все равно — спасибо вам большое, хотя и не стоило так утруждаться, в мастерской мне их поставят новые в любом случае.
Женщина ничего не ответила, лишь молча разглядывала ее через стекла старых очков с уродливой фиолетово-сиреневой оправой. В руках у нее был пустой поводок, но собаки нигде не было видно (и не слышно). Чем дальше, тем сильнее затягивалась странная, липкая пауза, и у Миры неожиданно похолодело в груди, будто сердце сжала огромная ледяная ладонь. Девушка отступила на шаг, все так же пристально глядя на свою случайную знакомую. Та сделала шаг вперед в ту же секунду.
-Кто вы, что вам от меня надо?! , — облизав вмиг пересохшие губы, прошептала Мира. Женщина не ответила. Она лишь вскинула руки, и через секунду удавка, в которую превратился широкий брезентовый поводок, была накинута на шею Миры. От шока та пошатнулась, и этого оказалось достаточно, чтобы странная женщина смогла сбить ее с ног и так же молча, в страшной тишине, которая набатом била по ушам, принялась душить.
Мира молча боролась, но сил у нападавшей оказалось больше. Перед глазами девушки поплыли багровые круги, легкие уже разрывало от нехватки воздуха и невозможности сделать вдох.
За окнами пятиэтажек уставшие люди смотрели телевизоры, обменивались новостями, ругали детей за двойки и просто готовили ужин, планируя в скором времени отойти ко сну и набраться сил перед новым рабочим днем. Никто не знал, что в эту минуту такая же девушка как они отчаянно борется за свою жизнь с психически больной маньячкой. Никто не собирался вмешиваться и звать на помощь.

Лишь за занавеской одного темного окна на первом этаже мелькнула смутная тень, но Мира этого уже не увидела. Последней мыслью в ее гаснущем сознании стала отчаянная фраза «Но за что?!»