Vinctus vacuum

Vinctus vacuum

Далекие звезды не давали никакого тепла, хотя он и знал, что вблизи они куда более горячие. Смотровая палуба станции Виктория, на которой он сейчас находился, открывала довольно неплохой вид на то, что простиралось за пределами территорий Конфедерации.

Отсюда он видел звезды, у которых ему как-то довелось побывать. Все они с такого расстояния казались белыми, но он знал, что большинство из них на самом деле синие. Из тех пяти систем, которые занимали их непосредственные соседи, Монтерианская Диархия, лишь одна звезда была по-настоящему белой. Та, вокруг которой вращалась Монтера, родная планета тех, кто некогда были их врагами.

- Адмирал Штейн! - молодая девушка в военной форме Конфедерации едва ни налетела на него, но вовремя остановилась и отдала честь.

- Что случилось? - усталые карие глаза отвлеклись от звезд.

- Монтерианская делегация на подлете, - сообщила она на выдохе. - Адмирал Ричардсон выразила желание встретить монтерианцев в вашей компании, сэр.

- Адмирал Ричардсон может не беспокоиться, - Штейн вздохнул и снова обратил свой взор к звездам. - Я выйду им навстречу. 

- Она опасалась, что вы откажетесь, - на молодом личике появилось беспокойство. 

- Почему же? - он посмотрел на девушку, удивленно подняв брови.

- Ни для кого не секрет, что вы были у них в плену несколько лет назад...

- Я бы не хотел говорить об этом, - адмирал улыбнулся, что совсем не вязалось с его жестким тоном. - Есть, как минимум, одна причина, по которой я должен их встретить.

- Какая же?

Улыбка его приобрела хитрые черты, и Штейн снова посмотрел на звезды, концентрируя внимание на одной - той, что была на самом деле белой. После нескольких секунд тишины он произнес лишь два слова:

- Диарх Хигерон.
 

***

Первый день плена, который помнил Штейн, очевидно, не был первым. Тело ныло так, будто он пролежал в этой палате минимум дня три, а то и больше. Первое, что он почувствовал после возвращения сознания, были знакомые ощущения многочисленных медицинских приборов, которыми пользовались земные врачи. На мгновение он даже понадеялся, что после разрушения его флагмана в последней битве его подобрали свои, но эти надежды рассеялись, когда он открыл глаза и, оглядевшись вокруг, не увидел привычных белых стен и яркого света, характерного для человеческих больниц. 

Стены имели спокойный темно-синий цвет, а освещение было слабым и тоже синеватым, словно сделанным специально для успокоения. Окон не было, а единственное отверстие в стене было, похоже, окошком на двери в палату. Впрочем, границ двери так же не было видно, как, впрочем, и ни единого намека на ручку. Это была даже скорее камера, чем палата.

Ничто не двигалось в этой застывшей синей комнате. И это было странно. В человеческой больнице его уже давно навестил бы врач и спросил бы, как самочувствие, но здесь все делали механизмы. Поставляли в организм питательные вещества, следили за сердцебиением, убирали все лишнее, заставляли лежать ровно... И ни единой живой души, кроме самого пациента, здесь не было. Даже в окошко на двери никто не заглядывал.

Штейн хотел уйти, но при всем желании у него не хватало на это сил. Он подозревал, что все эти механизмы запрограммированы еще и на введение успокоительного, но точно сказать было нельзя - эта усталость казалась самым естественным, что только могло быть здесь...

На второй день что-то изменилось, хоть он и не мог точно сказать, в чем заключалась разница. Но стойкое ощущение, что за ним следят, не исчезало. Штейн не мог определить, что именно вызывало такие ощущения, но чей-то взгляд не давал ему покоя. Вселял какую-то странную тревогу. Его словно изучали, оценивали, если угодно. Уют синей комнаты ни капельки не спасал.

На третий день этот изучающий взгляд стал куда более реальным - в маленьком окошке на двери появились чьи-то глаза. Холодные и равнодушные, но до неприличия красивые - их нежно-сиреневый цвет словно затрагивал что-то в беспокойной душе, хоть Штейн и не мог понять, в чем, собственно, прелесть... 

Эти глаза изучали его, бегали по телу, по лицу... Но в душу влезть не пытались. Словно хозяин этих сиреневых глаз поставил себе какое-то ограничение на это. Словно посчитал это невежливым. Или Штейну просто так казалось. 

Заметив, что объект смотрит ему прямо в глаза, наблюдатель быстро удалился. И не появлялся еще долгое время. 

Этот одинокий день показался пленнику вечностью.
 

***

Пробуждение пятого дня разительно отличалось от предыдущих. Штейн почувствовал чье-то присутствие еще до того, как открыл глаза, а когда он все-таки осмелился на это, увиденное заставило его напрячься так сильно, как он не делал с той битвы, в которой уничтожили "Мир".

Рядом с его койкой, оперевшись локтями на колени и задумчиво уставившись на пациента, сидел монтерианец в черно-фиолетовой одежде, которую можно было определить, как мантию. Штейну пришло в голову, что он никогда раньше не видел их так близко - на войне не обращаешь особого внимания на то, с кем дерешься, чем более в космосе. Он всегда воспринимал их, как людей с крыльями, не более.

Однако сейчас, в этой темноте и тишине, монтерианец казался чем-то большим, чем просто человеком с крыльями. Мало того, что крылья вблизи оказались громадными, больше самого их носителя, так и он сам, не смотря на согнутое состояние, казался каким-то величественно массивным, хотя, приглядевшись, Штейн понял, что это только на счет роста и балахонного вида одежд, сам же монтерианец был вполне себе худощавым и даже изящным. Этому не мешали ни огромные крылья, ни массивная вытянутая голова, ни три пары рогов, которые ее украшали. Скорее даже наоборот. Все эти черты прекрасно гармонировали с вытянутым угловатым лицом, болезненно бледным по человеческим меркам, длинными гладкими волосами, цвет которых, даже в столь неярком свете, все равно казался чисто белым, тонкими руками и длинными изящными пальцами, которые всегда были для Штейна предметом фетиша.

Но, конечно, больше всего привлекали глаза. Нежно-сиреневые, как цветы знаменитого цветочного кустарника на исторической родине Штейна, они изучали человека, лежащего перед ним. В особенности, его лицо. 

После нескольких минут молчаливого взаимного разглядывания, монтерианец все же решил нарушить тишину.

- Вы, люди, очень эмоциональны, - сообщил он пленнику, и на момент Штейну показалось, что в его ровном тихом голосе есть некоторая доля недовольства.

- Это плохо? - он поднял бровь в удивлении.

- Это непривычно, - ответил его собеседник. - Общаться с тем, кого не понимаешь, всегда сложнее, чем с теми, кто похож на тебя. Полагаю, это верно для всех видов, - последнее слово он произнес после паузы, видимо, искал наиболее подходящую формулировку.

- Наверное, - Штейн улыбнулся.

Монтерианец улыбнулся в ответ, едва заметно, но все же ощутимо.

- Вы - адмирал Джон Абрахам Штейн, верно? - получив утвердительный кивок, он продолжил. - Как мне к вам обращаться? - поняв, что вопрос вызывает удивление, инопланетянин едва заметно нахмурился. - У нас принято называть друг друга по первому имени. Я не знаю, как это делаете вы, люди, именно поэтому спрашиваю. 

- Ну, если вам так больше нравится, называйте меня Джоном, - адмирал присмотрелся к лицу собеседника, но так и не смог понять, о чем тот сейчас думает. - Могу я узнать, с кем говорю?

- У вас принято сообщать свои имена пленникам? - вопрос был вполне закономерным, Джон и сам бы его задал в подобной ситуации, а потому он не вслушивался в слабые интонации чужого голоса.

- Нет, - и тут Штейн понял, что сморозил глупость - конечно, никто из людей в здравом уме не стал бы беседовать на равных с собственным военнопленным, а значит, и имя сообщать не стоило.

- Тогда странно, что вы спросили об этом, Джон, - монтерианец слегка сощурился. - Впрочем, возможно, вы слышали, что мы мало что скрываем от тех, с кем имеем дело...

Джон несколько секунд смотрел на монтерианца, пытаясь понять, в чем суть из недопонимания, а потом его осенило.

- Прошу прощения, - он виновато улыбнулся. - Просто когда я задаю подобные вопросы, я подразумеваю, что не собираюсь выдавать запрашиваемую информацию.

- Вот как, - монтерианец нахмурился. - Так значит, вам все же нужно мое имя?

- Я был бы очень рад его узнать.

- Хигерон Таймир Альтайер.

- Сам диарх? - удивлению Штейна не было предела.

- Верно, - Хигерон кивнул. - Вас что-то смущает, Джон?

Вопрос поставил адмирала в тупик. Сложно было сформулировать какой-то конкретный ответ, а было заметно, что монтерианец ждет чего-то конкретного. "Инструкций по применению", - подумалось Джону, но он тут же отбросил эту мысль.

- Просто у нас не принято сидеть и разговаривать с военнопленными, тем более, с такими опасными...

- Вы не представляете для меня опасности, Джон, - возразил Хигерон несколько удивленно. - Более того, есть не меньше двух способов, как я могу убить вас прямо сейчас, и вы вряд ли сможете что-то с этим сделать достаточно быстро, чтобы успеть не умереть.

- Это угроза? - в любом другом случае Джон решил бы это однозначно, но с монтерианцем нельзя было быть уверенным в таких выводах - Джон не чувствовал давления, обычного для таких случаев.

- Нет, - диарх склонил голову набок и улыбнулся. - Угроза была бы, если бы я, скажем, сделал так, - темная энергия окутала его пальцы, которые он быстро поднес на опасное расстояние от шеи пленника, - и сказал бы что-то вроде "Я проткну тебе шею, если скажешь еще хоть слово".

Несколько секунд ошеломленной тишины кончились коротким смешком монтерианца.

- Ну и юмор у вас, Хигерон, - Джон облегченно вздохнул, когда угроза в виде темного клинка растворилась в воздухе.