Виновна

Виновна

Лиза позвонила после обеда. Очень толсто намекнула, что Павлов будет не один. Я за него порадовалась. Лиза назвала меня дурой и бросила трубку.

Потом тут же пришло сообщение от Катеньки. Они с отцом будут рады меня видеть. Даже без подарка. Подарок не нужен, главное, чтобы сама пришла.

Я не стала отвечать. Набрала ее номер.

Катенька ужасно смущается. В динамике слышно, как стучат ее ровные белые зубы. Наверное, она даже боится меня.

Я уверяю ее, что обязательно приду и обязательно с подарком. Спрашиваю, нужно ли что-нибудь. И Катенька отвечает, нервно хихикнув: «Хорошее настроение». Но сразу же замолкает.

«Сергей Александрович приведет с собой девушку».

Я опять уверяю, что очень рада и за него, и за девушку, и за всех нас.

Катенька молчит.

Потом в трубке слышится голос отца, Катенька лепечет что-то на прощание и отключается.

Воцаряется тишина. Долгожданная и спасительная.

Я собираюсь вернуться к работе, как вспоминаю, что никакого подарка нет. И вообще никуда идти не хотела и не планировала. Я забыла, что уже сентябрь. Я и не знала, что было лето, а теперь вот осень. Три месяца просто выпали из жизни. Или точнее я выпала.

Мир такой огромный. Шумный. Яркий. Мне хочется развернуться и запереться опять в квартире. Но почему-то не разворачиваюсь.

«После развода – сказала как-то мне Лиза – мир не рушится. Он, наоборот, насыщается красками».

«И после какого развода из трех ты это поняла?» ­– ответила я ей тогда.

Соседский щенок уже превратился в огромного пса. Он с энтузиазмом гоняет по двору подобревших на сметане и жалости котов.

Я же с удивлением смотрю, как заливисто смеется Танюша на качелях. Она ведь еще недавно так же заливисто ревела в кульке на руках у матери.

Мир и правда не рухнул. Он существовал и развивался, когда я сама в нем существовать перестала.

В магазине мне становится хуже. Меня все раздражает. И женщины, что не могут определиться, в какую сторону им нужно. И мужчины с огромными тележками. И дурацкая навязчивая музыка.

Мир меня оглушает.

Я хочу развернуться и уйти. Но опять почему-то остаюсь.

Раньше мне потребовалось бы два часа, сейчас я справляюсь за пятнадцать минут. Я вылетаю на улицу взмокшая бледная, судорожно сжимаю в руке коробку. Не оглядываясь, несусь к дому, будто воровка.

Запираюсь на все замки. Едва не швыряю подарок на пол, как виновника моего состояния. Но это не он, я сама виновата. Бегу в ванную. И меня рвет. Желчью, страхом, болью. Остатками завтрака или вчерашнего ужина. Или… я не помню, когда ела в последний раз. Наполненность моего желудка перестала быть для меня чем-то важным.

Прохладный душ немного приводит в порядок. Ровно до того, чтобы найти силы дотащить себя до кровати.

Будит меня звонок телефона. Мелодия его звучит так редко теперь, что я не сразу соображаю, откуда идет звук.

Звонит отец. Его голос такой энергичный. Я не сразу понимаю смысл слов. Меня просят купить супер-пуперский сыр по дороге. Словечко явно из лексикона Катеньки.

По дороге… куда? Ах да, день рождения.

Ракитины скоро будут. А Катенька вспомнила, что не купили горгонзолу.  Но ведь это главный ингредиент в ее блюде.

Соглашаюсь. Без горгонзолы никуда. Я даже не спрашиваю, почему Лиза с Максом не могут купить сыр. Просто кидаю утвердительные междометия. И отключаюсь.

Приходится тратить целый час, чтобы привести себя в должный вид. Все без толку.

Одежда вся висит на мне. Даже та, которую носила еще на первом курсе. Осталась как память. Страны уже нет, а костюм вот он – живой и невредимый.

Я давно не красилась. Волосы отросли. И моя медь превратилась в предательское серебро.

Рука дрожит, когда я подношу карандаш к глазу. Ну и черт с ними – с глазами и попытками выглядеть не страдающей клушей.

Не умела быть красивой, вот и не стоит начинать.

Машина заводится с четвертого ругательства. Я будто разом разучилась обыденным вещам. Ноги как чужие. Газ вместо тормоза. Едва не въезжаю в соседнюю припаркованную машину.

Кладу голову на руль. Выдыхаю. И вызываю такси.

Водитель попался из разговорчивых. Я вежливо киваю, а потом отворачиваюсь к окну, устав от его навязчивости.

И этот город еще днем я считала живым? Видимо, был в горячке. А теперь потускнел. Скоро умрет.

Цепляется еще за бурных автолюбителей, торопящихся домой после первого рабочего дня.

Я никуда не спешу. Так и ехала бы, прислонившись виском к стеклу, всю оставшуюся мне жизнь. Доезжаем за полчаса. Наверное, не так много мне и осталось.

Меня встречают радостным гомоном. Лиза тут же виснет на шее и жарко шепчет в ухо, что Катенька вновь начудила.