Вкус мечты

Вкус мечты

            Вся моя жизнь – это предаваться грёзам. Я живу там, где не может жить никто кроме меня. Я чувствую то, чего не может чувствовать никто кроме меня. Вкус сна. Это, пожалуй, один из самых приятных вкусов в мире.

            Когда я впервые его ощутил, я ещё не представлял себе, что это может быть так приятно. Уютно и тепло. А потом ещё чьи-то руки с запахом защиты успокаивающе гладили меня по шёрстке, так что хотелось блаженно мурлыкать и не думать совсем ни о чём. Тем более, о плохом.

            Я почти забыл обо всём этом. О том, что было со мной в той жизни, которую не хочется вспоминать.

            Про такое говорят – словно в кошмарном сне. Но я с этим не согласен. Это не могло быть сном! Вкус сна для меня – тёплый, манящий, светлый. Он обволакивает и загоняет в себя, манит так сильно, что я не могу, порой не в силах ему сопротивляться. В моём прошлом такого не было никогда.

            Первое, что я помню – ослепительный яркий свет. Кажется, все вокруг кричали – я помню плохо, я почти ничего не видел и не различал. По крайней мере, было много голосов. Вот тогда я впервые ощутил запах. Это был мой первый запах, который я почувствовал. Запах шума.

            Он мне не понравился почти сразу же. Я не различал фигур людей, всё окружающее меня. Мир был почти как во тьме, и только сквозь тонкую, полупрозрачную пелену прорезался яркий солнечный свет.

            Я не издавал ни звука, в отличие от других. В отличие от моих братьев и сестёр. Я чувствовал их запах, пытался до них дотянуться, дотронуться до них хоть раз. От матери нас оторвали сразу же.

            Их мяуканье вскоре превратилось уже в жалобный плач. У меня самого уже на глаза наворачивались слёзы от него. Нас не несли. Нас грубо тащили. Я ощутил страшную боль где-то внутри своего маленького, часто бьющегося сердечка – это издалека страшной мохнатой когтистой лапой ко мне подкрался страх. Его дыхание было таким удушливым, что я тут же издал крик, и, наверное, даже сильнее, чем мои братья и сёстры, потому что в тот же момент одна неразличимая фигура резко хлопнула меня рукой по затылку, отчего слёзы хлынули из глаз с новой силой.

            Это была вода. Это было самое страшное, что я видел в жизни. Я вынырнул под новый крик братьев и, дрожа от страха и от холода, осознал, что теперь могу полноценно всё видеть. Чья-то рука с новой силой впихнула меня обратно в воду. Захлёбываясь, слабо дыша, я, как мог, вытянул шею, и, пока рука была занята другими, выпрыгнул из воды и бросился бежать.

            Ноги сами несли меня. Мокрые. Я скользил на них и не осознавал, куда бегу. Продрогшая шёрстка неприятно липла к телу. Я попытался отряхнуться, но холод не оставил меня.       После того дня я долго ещё не мог прийти в себя. Шастал по улицам, искал себе места, где можно было бы хотя бы согреться – о еде я уже и не мечтал. Мир жестоко обошёлся со мной, не успел я и появиться на свет.

***

            Как-то раз случилось так, что выпали листья. Я лежал под самым деревом и, прислушиваясь к их шороху, когда они, шаркая, опадали на землю и скользили по ней, гонимые ветром, слушая их запах, наблюдал за разноцветным зрелищем.

            Боль уже прошла. Страх перестал сжимать сердце и оставлять свой след в моих глазах - я видел в луже его отражение, но горечь осталась.

            Горечь той несправедливости, которая свалилась на меня со всей силой и крепко прижала к земле. Внезапно я вздрогнул, услышав шорох. Но это был не знакомый шорох листьев – это было что-то страшное. В тот же миг вещь, издававшая шорох, пронеслась прямо надо мной и больно ушибла по боку. Раз. Ещё один. Дальше – какие-то грубости. Я был слишком слаб, чтобы подняться, но этого и не потребовалось, потому что новый взмах вещи отшвырнул меня, словно тряпку, прямо к стволу дерева.

            Пока глаза застилали слёзы от ноющей боли в боку и лапах, я видел, как молодая девушка подошла к этому человеку с той вещью и что-то начала говорить ему. Это был запах надежды, и, когда она подошла ко мне, я не сопротивлялся. Она держала меня аккуратно, не прижимая близко к себе, чтобы не задеть ушибленных лап, а затем куда-то понесла, и места стали сменяться перед глазами одно за другим.

***

            Я пробыл там недолго.

            Неделю, может, две. Дом для тех, кого нашли также, как меня, кого выгнали на улицу из тёплых домов. Я почти ни с кем не разговаривал из тех, кто был в Доме, хотя я и мог обзавестись друзьями и товарищами.

            И вот однажды появились они. В тот день из окна лился такой же яркий свет, как и в день моего рождения, и пахло как-то приятно. Это не было запахом надежды. Это было что-то выше этого.

            Я и не подозревал, что вскоре этот запах будет сопровождать меня всегда. Каждый день. Что я буду бояться, когда он вдруг будет исчезать, когда хозяева будут уходить на работу и по своим делам, и вновь радоваться, когда за дверью будут появляться они. Я не знал, что улыбчивые лица так изменят мою жизнь. Семья. Моя семья. Четыре человека. Папа, мама и две дочки. Две моих сестры.