Владеть русалкой

Складка. 1

Повесть

1

Умберто чуть не погиб, когда до деревни было уже рукой подать.

Автобус ходил только до Сан-Себастьяно, и он выбрался из него на маленькой площади уже под вечер. Здесь была последняя возможность запастись продуктами – в первую очередь Умберто почему-то интересовал сахар – но сегодняшних денег у него не было, а лавка комиссионера оказалась закрытой.

Ночь он провел под рыночным прилавком на разорванных картонных коробках, накрывшись газетами. Больше всего он опасался за свой тяжелый мешок, гремевший железом, поэтому пришлось положить его под голову и мучиться от неудобной позы все оставшиеся до рассвета часы.

В шесть утра от болезненной рваной дремоты его избавил полицейский, изгнав из убежища тычком сапога в подреберье и заставив прихватить с собой весь мусор. Газеты Умберто пожалел выбрасывать, и неплохо скоротал время на ступеньках перед комиссионной лавкой за их чтением. По всему выходило, что пока он ехал из Манауса до Сан-Себастьяно, в стране закончили правление и генерал Кастеллу Бранку и президент Артур да Коста и Силва. Во всяком случае, в самой свежей из газет на первой полосе приводились указы генерала Эмилиу Гаррастазу Медиси*, а, следовательно, домой он должен был попасть уже совсем скоро.

В восемь утра комиссионер, наконец, отпер свою лавку, и Умберто вступил в ее прохладный полумрак, сжимая в кулаке заранее приготовленную монету. Полчаса он спорил с одышливым толстяком о цене на динар-Султани, отчеканенный в Египте при Сулеймане Первом Великолепном.[1]. Да, монета немало походила по рукам, и ребро ее в одном месте несло явный след напильника, но арабская вязь с обеих сторон на ней по-прежнему читалась, и золота в динаре оставалось не менее трех граммов.

Толстяк все косился на мятый и давно вышедший из моды костюм Умберто, на его разбитые башмаки, на культяпку правого мизинца, и почему-то шепотом предлагал за динар смешные деньги, прекрасно зная, что гринго без лишних вопросов отвалят за монету не меньше пятидесяти долларов.

Они ударили по рукам на двух сотнях новых крузейро. Не торопись так Умберто, он мог бы выбить из скупщика на двадцатку больше, но времени как раз не было, а полученной суммы хватало и на сахар и на две пары крепких башмаков.

Через час, с изрядно потяжелевшим мешком на плече, но испытывая прилив сил от выпитой кафезиньо[2] и съеденной на ходу теплой лепешки, он отсчитал двадцать крузейро водителю «форда» пятьдесят шестого года с ржавыми порогами и свежевыкрашенным капотом.

[1] Султан Османской империи в 1520-1566 годах.

[2] Чашка очень крепкого черного кофе с сахаром.

К несчастью, беспокойная ночь дала о себе знать, а на мягком диванчике машины оказалось так покойно, что он вздремнул. Спать да ехать – скверное сочетание для таких как он, и расплата пришла незамедлительно. Казалось, лишь на несколько минут он прикрыл глаза, но за это время кончилось утро, прошло время сьесты, тени удлинились, и солнце лишь на ладонь вытянутой руки не дотянуло до горизонта.

Высадившись у магистрали, которой и в помине не было, когда он покидал деревню, Умберто не колебался. Ему стоило побыстрей уносить ноги, пока водитель удивленно крутил головой по сторонам, пытаясь понять, действительно ли он перенесся из утра в вечер, или это ему только кажется.

До деревни можно было добраться старой дорогой – она начиналась совсем недалеко отсюда и петляла по лесу, огибая заболоченные низины, и шла сначала по правому берегу речушки, а после брода перебрасывалась на левый. Никто и никогда не измерял эту дорогу шагами, но Умберто помнил, что идти по ней часов шесть, и, следовательно, до деревни он доберется уже затемно. Новое же шоссе, пусть и не достроенное, тянулось точно с востока на запад, и, как прикинул Умберто при разглядывании схемы в газете, если свернуть на двенадцатой миле и пойти прямиком через лес, он сможет добраться домой еще до полуночи. Потому он пристроил мешок поудобней и двинулся по гладкому асфальту, твердо ставя ноги в новых, не разношенных и поскрипывающих при каждом шаге башмаках.

Рассчитал Умберто правильно, просто не повезло. До захода солнца его четырежды обгоняли грузовики, сначала старые, с длинными капотами, потом один новый, из тех, где шофер сидит прямо над двигателем. Четвертый самосвал был настоящей махиной, с колесами в человеческий рост и стальным кузовом, полным щебенки. Никто из водителей не обратил внимания на старика, махавшего с обочины.

Вскоре с неба посыпался мелкий осенний дождь, и пришлось снять пиджак, накрыв им мешок из опасения за находившийся в нем сахар. Он понятия не имел, зачем его купил, увеличив ношу на пару килограммов – в деревне, насколько помнилось, всегда делали свой, домашней выварки. Но, раз уж он так сделал, значит, так будет нужно.

Совсем стемнело, а дождь все не прекращался, будто вместе с сегодняшним днем закончилось и лето. Идти, однако, было легко, потому что вода на асфальте не задерживалась, стекая по глинистому склону насыпи мелкими ручейками и лишь в кювете обращаясь в мутный бурлящий поток.

Придорожные столбики закончились еще на восьмой миле, а вскоре Умберто сбился и со счета шагов. Войдя в согревающий ритм ходьбы, он прошел несколько дальше места, с которого нужно было свернуть в лес. Только когда мощно рявкнула за спиной нагнавшая его чудная, не касающаяся земли машина, Умберто понял, что оказался много западнее деревни.