Властелинство

Глава 29. Лекарство от тоски.

С начала ноября зарядили дожди, да такие сильные, что ездить стало практически невозможно. Дороги развезло как и в предыдущем году. Бездействие выматывало хуже, чем постоянные разъезды. К тому же незаметно подобралась и годовщина прошлогодних событий. Мысли о произошедшем год тому назад мучили теперь непрестанно. Казалось, всё живо напоминало жену и наших ангелов... Сколько я себя корил за то, что не приехал раньше, что не почувствовал, что нужен тут, что не завёл себе лучшего лекаря...

Одно было утешение – хороший виньяк да сигара, в плед, в кресло – да есть себя поедом. А потом забыться тяжёлым пьяным сном. К детям я не выходил – не мог. Хотелось быть одному, в тишине и темноте. Так провёл я два дня.

На третий ближе к обеду с лёгким скрипом отворилась дверь в кабинет. Я вздрогнул. На пороге показалась стройная женская фигура в чёрном.

- Барин, я прибраться пришла. Негоже в грязи сидеть.

Я не ответил и отвернулся к окну. Однако Анджа не ушла, напротив. Она взялась собирать пустые бутылки, окурки, протирать столик и консоль.

-Уйди, Христом Богом прошу. Тошно мне. Оставь меня в покое! – неожиданно выдержка изменила мне.

-Нет, граф. Вы как хотите, а я должна убраться. И послушайте меня. Дети Вас ждут. Всё остальное неважно. Не важно даже что Вы думаете и что чувствуете. Идите к ним.

-Оставь меня.

- А знаете, я ведь тоже такая была. Когда Милош... Когда его принесли из лесу... Это было так... ужасно... Представьте, что я его провожала утром в лес. Помните, он такой был балагур да весельчак. И вдруг под вечер привозят вместо дров – тело... Страшное тело, поломленное, разодранное, вывернутое. И – в один момент я вдова. Только у меня ведь слуг, нянек да мамок не было. Всё сама давай. Из тебя душа вон, и как жить дальше – неясно, а ты одну на груди держи, а за другими бегай да их накорми, да сказку расскажи, да перестирай. А свекруха-то глазищами зырк – вы, говорит, теперь со своими пострелятами у нас рты лишние, кровь поганая, и проку от вас никакого, одни расходы. Так что спать будете на сеновале, комнаты тебе не надь, без мужа тебе без надобности. Я за детьми посмотрю иногда, когда сил и времени найду, а ты работай. А плохо работать будешь – выгоню. Я ей – так детки-то кровь ваша. А это, говорит, дела не меняет.

Так что лето мы провели с малышами на сеновале. С наступлением холодов над нами сжалились и поселили в каморке, но всё-таки в доме, в тепле. Младший брат мужа, хотя был уже женат, частенько пытался зажать меня где-нибудь в углу, обещая, что если соглашусь – получу и комнату, и работы меньше давать будут. Я всё вразумить его пыталась, что грех это, при живой жене, да при детях. И тут ещё отец... жениха нашёл... собутыльника своего.

Она замолкла, вся в своих горьких воспоминаниях. Я, повинуясь порыву, подошёл и обнял её за плечи. Она вся поникла, как цветок без воды, точно без сил. И я всё смотрел на неё и смотрел. И не мог оторваться. Вот ведь как Бог послал моему одиночеству её одиночество. Я тут себя жалел да себя глодал. А тут женщина, пережив такое, держится, борется, не предаётся на милость судьбы. Не знаю от чего, но по телу моему прошла дрожь. Нет, не стану я руки опускать. Права эта крестьянка. Не будет мне прощения, если не буду жить дальше. У меня есть всё. У неё – почти ничего. Только детки. И тех на ноги поднять надо. Вот и помогу ей.

- Ну что, барин, немного в себя пришли-то? К детям пойдёте? – голос её немного дрожал.

- Да, спасибо тебе. Я должен собраться, ради детей. Ты поможешь мне?

Для Анджи этот вопрос прозвучал двусмысленно.

- Д-да... – ответила она с запинкой, неуверенно.

- Хорошо. Жди меня здесь вечером, после девяти. – и я ушёл к обеду.

Когда я вошёл в столовую, Анна с радостным воплем кинулась ко мне и повисла на шее. Изидор молча подошёл и взял меня за руку. Было в этом столько трогательного тепла, что слёзы выступили у меня на глазах невольно.

- Граф, вы обедаете с нами? Как я рада! – и тётушка взяла Анну за руку и отвела на её место.

Дальше мы ели бесхитростную деревенскую еду, обсуждали успехи детей, ругали погоду на чём свет стоит. И единственная тема, о которой мы не говорили никак была годовщина отсутствия Эржи и средних детей за столом. И только свеча на камине тихим светом говорила – они не забыты, они с нами.

Мы поиграли с детьми, я поговорил с тётушкой, потом разобрал накопившиеся бумаги. Постепенно спустился вечер. Слуги зажгли свечи в светильниках. Уютная атмосфера своего дома, с отблеском свечей в зеркалах, томными взглядами портретов в тяжёлых рамах и терпким запахом дыма из потрескивающего тёплого камина. Часы в тяжёлом деревянном футляре пробили половину девятого: «Боммм!». Я отправился благословлять своих отпрысков ко сну.

В спальне представилась мне благостная картина. В кресле сидела Анджа, на руках у неё свернулся калачиком Изи в бархатном халатике поверх ночной рубашки. Светлые кудри его рассыпались по плечам, пухлые ручонки обхватили руку служанки, глаза были уже полузакрыты, а пухлые детские губки открыты. На полу на подушках сидели Анджины дети, а на кровати полулежала Анна в ночнушке и забавном детском чепчике, из под которого выбивались золотистые локоны. Все с замиранием сердца слушали очередную сказку про великана, вилу и храброго воина. Я не хотел мешать, потому прислонился к косяку и застыл, стараясь не спугнуть момент.

Сказка всё тянулась, и дети потихоньку заснули, а воин всё ещё боролся с великаном, то прогибаясь под натиском, то наступая... Я подошёл, чтобы помочь уложить Изидора, который доверчиво свернулся калачиком у меня на руках, пока я нёс его в его постель. Потом мы отнесли детей Анджи в её комнату. Каждый раз, когда наши руки невольно соприкасались, у меня было ощущение, как будто природное электричество пробегает между нами. Невольно задерживал я дыхание своё и смотрел на эту хрупкую и сильную женщину.