Вновь в родных шатрах, или Осман и жёны

Вновь в родных шатрах, или Осман и жёны

ЧАСТЬ 1.

— Входи, мой господин! — едва заслышав шаги за дверью, с несказанной радостью произнесла Малхун хатун. Сердце её забилось часто-часто, дыхание перехватило — Осман пришёл! Ещё поутру вернулся он домой после долгих мытарств, кровопролитных боёв. Вернулся победителем, вновь повергшим всех сильных и коварных своих врагов! Вернулся в своё стойбище, что совсем чуть было не погибло без господина. И к ней вернулся. Она его ждала… Хоть и не совсем уверена была, что в первую же ночь по прибытию он придёт к ней, а не останется с любимой первой своей женой и только что народившимся наследником. Неужто ждёт её сегодня любовная радость? Çok şükür! (Хвала Всевышнему!)

Твёрдой поступью входит в шатёр муж. Улыбка не покидает его лица, когда он вдыхает запах родного очага, сушёных трав, козлиных шкур, свежевыкрашенной шерсти ковров, что украшают жилище. Много дел было у господина днём в стойбище, немало проблем накопилось, немало споров требовалось разрешить, с разными людьми потолковать — и простыми, и знатными — всем нужен господин племени. Затем посетили они с дружиной хамам, что на базаре в Сёгюте. Там живительная вода да умелые руки банщиков и цирюльников словно смыли вместе с грязью всю многонедельную усталость, груз забот и тревог, как по волшебству очистили, омолодили не только тело, но и душу. Знатно отдохнули воины в хамаме — и омылись, и пообщались, и победе своей порадовались. Заслуженный этот отдых. Теперь же самое время набраться сил от родных стен, согреться у семейного очага, взять на руки маленького сына и потешиться с женой. Ох и заскучал Осман по женским ласкам за многие дни. В боях да в бегах всё не до них было — когда смерть за тобой по пятам идёт неотступно, о другом думаешь. То ли дело после хамама! Или он не мужик? Неспроста разморило его давеча, пока банщик мял и гнул его распаренное тело, а уж как стал намыливать нежной пеной, совсем мысли в голове спутались и сменились на плотские фантазии. Чудилось Осману, что вовсе и не Сердар-банщик по его телу пенной мочалкой елозит, а любимая жена Бала хатун руками да грудями своими его поглаживает. Так и представил её во всей красе, обнажённой по пояс, лишь чёрные локоны прикрывают плечи и на грудь ниспадают, а она поворотом головы откидывает их назад, от чего шея грациозно изгибается. Кожа у Балы гладкая, от влаги и пота блестящая. На шее массивное золотое ожерелье — Османов подарок сверкает, позвякивает. Словно тёплой невесомой пеной проводит будто она по его рукам, по низу спины, а потом и до ног добирается и намыливает их от самых бёдер, едва прикрытых обязательным в хамаме полотенцем аж до самых ступней. С устатку разомлел Осман, будто в дивный сон провалился. Во сне том любимая жена его по всему телу ласковыми руками своими охаживает, там, куда банщику запрещено дотрагиваться, а только жёнам и дозволено. А груди Балы большие, тяжёлые, какие запомнились у неё беременной аккурат перед тем как ему в поход отправляться, колышатся в такт движениям, шлёпают по мокрому телу. Разохотился он вконец, уже готов был перевернуться и схватиться за них, да так и прижать к себе Балу и поцеловать «в засос». Да вот только Сердар ага закончил своё банное дело и так окатил Османа прохладной водицей, что сон как рукой сняло. Очухался Осман — где ж ему Бала привиделась? Помотал мокрой головой — брызги во все стороны. Ох, и причудится же такое, прости раба своего, Аллах Милосердный! Стыдно стало — не заметил бы кто, что с ним неладное творится. Пожалуй, надо ещё водичкой охладиться и домой поскорей поезжать — ждут его жёнушки.

— Здоровья вашим рукам, — щедро одарил бей служителей хамама золотыми *акче. (*древняя денежная единица на территории Турции)
А уж такая лёгкость в теле воцарилась, словно скинул Осман тяжкую ношу с плеч, чуть ли не взлететь готов птицей. После обильного чаепития как на крыльях понёсся он домой. Чистый, посвежевший въехал в ворота стойбища в сопровождении верных воинов. Первым делом направился в свой господский шатёр к любимой Бале и новому наследнику Алаэддину.

— Hoşgeldiniz beyım! (Добро пожаловать, мой господин!)

Вкусный ужин был накрыт для повелителя в родном шатре. Бала с помощницами постарались.

— *Bismillahirrahmanirrahim («Во имя Аллаха, милостивого и справедливого» — молитва перед началом дела, а также перед вкушением пищи).
Нигде не едал он хлеба, сдобнее и душистее, чем испечённый Балой хатун! Мастерица его жена! С аппетитом вкушал Осман блюда. Ел да нахваливал. Между делом всё на Балу взгляды кидал вожделенные, при этом улыбался ласково. А та в ответ ему улыбалась. Наедаться не стал — ещё к Малхун идти — там тоже отужинать надобно, дабы и её не обидеть. К тому же несподручно будет после обильной трапезы с женой любиться.

— Долгих лет тебе, моя любимая жена, мать сына моего!

Поодаль от накрытого стола спал в колыбели новорожденный Алаэддин. Долго не мог налюбоваться отец на спящего младенца — дражайший подарок Создателя, на который уже едва теплилась, но не пропадала у супругов надежда. Çok şükür! (Хвала Всевышнему! — тур.) Вырастет он достойным сыном Кайи (*название племени Османа).
— А вот и подарок тебе, за то, что родила мне сына, — Осман достал из-за пазухи полированную деревянную коробочку. В Сёгюте заехал он в лавку ювелира на базаре, выбрал богатое ожерелье, чтоб одарить жену по случаю рождения наследника. Золотое с сапфирами больше всего приглянулось ему, самым подходящим показалось. Богатый подарок, достойный султанши!

— Благодарю тебя, мой Осман!

— Прими его, султанша моего сердца! Ты достойна всего самого лучшего! Это украшение лишь малая толика того, чего ты заслуживаешь! Прими же его в дар от меня! — он откинул чёрные локоны Балы от шеи и застегнул замочек ожерелья. Потом нежно поцеловал сзади шею. Затем расправил золотые лепестки и каменья украшения на груди. Придёт время, и он увидит эту красоту не на одежде, а на белоснежой коже Балы. Всему своё время. Аллах милостив к тем, кто проявляет терпение.

Счастливый, Осман обнял и расцеловал жену. Сначала, как полагается, в лоб, а потом не удержался и приложился крепко к медовым губам. Большой ручищей прижал её к себе со всей силой и, продолжая целовать, гладил другой рукой по волосам. Бала ответила на пылкий поцелуй. Надолго сомкнулись их уста. В голове Османа всплыли фрагменты недавнего видения. Он увлёк, было, жену на лежанку — хоть ненадолго прилечь. Однако, памятуя о *сорокадневном запрете, вовремя опомнился и не стал соблазнять её на непотребное.
(*по исламским традициям женщине запрещена интимная связь с мужчиной в течение сорока дней после родов)