Внутри панельных домов

Внутри панельных домов

Внутри панельных домов обвалившаяся с потолка штукатурка, гниющие перекрытия и плохая звукоизоляция, когда каждый шорох слышен и пробуждает ото сна. В квартирах пахнет плесенью, скорбью и сметаной, что обильно намазывалась на блины, что пекла мать или бабушка. Некоторые квартиры полны жизни, в них паутина с облупленных потолков не свисает и каждую неделю, как по расписанию, сантехник не вызывается. Иные же, наоборот, пропитаны болью и отчаянием, там запах клопов и протекающие чугунные ванны, доставшиеся от бабушки.

На улице же — весна с зеленью и ароматом черёмухи, чей букет осторожно приносят в квартиру, наполняя её цветом и жизнью, когда хочется не умирать от нервных переживаний, а жить дальше: счастливо и не слушая никого. Подъезды, которые и парадными в тоскливом Петербурге не назовёшь, обшарпанные, с надписями чёрным маркером, со следами копоти от пожара, вселяют странное ощущение: они вроде как живые, жилые и не позволят ненужному человеку войти, но даже на них оседал сигаретный тлен и привкус кислого безумия.

В одной квартире прекрасная отделка с паркетом и старой советской люстрой, где на подоконнике огромный кот подставляет белые бока солнцу и спит, изредка подёргивая усами. Там пахнет сметаной и благородной старостью, там живёт пара старых людей, что прожили всю жизнь вместе и имеют за плечами богатейший опыт. Они будут вместе до самой смерти, когда незримый ангел заберёт сначала одного, потом второго.

В другой квартире ошмётки души хозяина по стенам, бурелом вещей и запах горелого — тут живёт молодая девушка, студентка, утром обучающаяся в университете очно, а вечером и ночью записывающая вебкам и сливающая все ролики в сеть. У неё нет особо выдающихся данных, холодильник забит полуфабрикатами и энергетиками, на столе — жижи для вейпа и треснутые кружки, в которых когда-то плескался чай или кофе. Она никакая, она безликая, таких тысячи в разных городах России, и она — та же самая проститутка, коей в детстве из-за матери, зарабатывающей на трассе, боялась стать.

В третьей квартире из четырёх на этаже живёт семья: вполне стандартная, мама, папа и ребёнок, только там отец бухает по-чёрному, избивает до океанов слёз своих девочек и спит на полу. Дочка — второклассница, ходит в школу и пишет сочинения о семье, в которых молит о помощи и пощаде. Мать — заведующая детского сада, привыкшая прятать гематомы за строгими платьями с длинными рукавами, и она ничего не скажет против мужа, ведь с детства вдолбили, что бьёт значит любит.

В последней, четвёртой, квартире на лестничной клетке недавно умер человек, и комнаты пустые, со звенящей тишиной, проникающей во все стены и через перекрытия. Соседи уже давно обо всём знали, косились на запертые будто навечно двери, а потом со вздохами устремлялись к лестнице. Зачем обращать внимание на то, что уже мертво?

Необязательно быть в самом центре Петербурга, чтобы увидеть эти панельки, стоящие тенью муравейников. От Гостиного двора можно двинуться по станциям метро вниз, минуя Маяковскую и спальные районы с примесью заводов: Площадь Александра Невского, Елизароскую, Ломоносовскую, Пролетарскую, Обухово и Рыбацкое, а уже оттуда устремляясь по Шлиссельбургскому шоссе вдоль Невы к маленьким посёлкам: Металлострою, Понтонному, переезжая через переезд и вскоре оказываясь в Колпино. Там такие же панельные дома, такие же люди, там молодёжь по вечерам затягивает песни под гитару, чередуя Сектор газа и Нервы.

Внутри панельных домов жизнь, взбаламошенная, молодёжная, или спокойная и благородная.

А также внутри панельных домов смерть, тлеющая, чадящая, но она постигнет каждого человека, что там живёт.