Во всём виноват поцелуй

18.3

Спиной к двери, сгорбившись, на стуле сидел Пашка. Аста узнала его только по ауре хозяина сна — выглядел Пашка совсем ребёнком. Она помнила его таким где-то в тринадцать — узкий костяк, тощая шея, длинные руки и ноги, постоянно в синяках и порезах.

Напротив, опираясь задницей о столешницу, стоял незнакомый худой парень, лет семнадцати на вид. Он подкидывал в руке канцелярский нож с выдвинутым лезвием и, криво усмехаясь, смотрел на Пашку. Парень был явный «заяц» — его лицо постоянно менялось, будто Пашка никак не мог определиться с тем, что хотел увидеть.

Аста узнала обстановку: это была старая квартира Столяровых. До того как Пашка переехал к бабушке, он жил тут вместе с отцом, и Аста частенько бывала у них в гостях. Вот только этого худого парня она не помнила.

— Ты позорище, дебилоид, мусор, — говорил тот со вкусом. — Ты вообще никому никогда не был нужен. Мать аборт хотела сделать. Лучше бы сделала, хотя бы жива осталась. Это ты её убил. Это ради тебя, никому не нужной швали, она умерла. И ты думаешь, отец тебе это простит?

В комнате остро, почти невыносимо пахло чужой болью. Гневом. Ненавистью. Аста не видела Пашкиного лица, но представляла, как стегают по другу эти слова. Она знала, что его мама и впрямь умерла в родах. Неужели в детстве какой-то гад действительно винил его в этом? И теперь Пашка переживает старый кошмар?

— Что смотришь? Сказать нечего? Я вот смотрю на тебя и думаю, когда ты поймёшь? Ты никому не ну-жен, — последнее слово парень произнёс по слогам. — Что, думаешь, тебя кто-то спасать будет? Останавливать? Давай, доверши дело хоть раз! — нож сверкнул в воздухе, перевернулся и упал на пол. — Убей себя, сделай хоть что-то хорошее!

В следующий момент Пашка взвился со стула, перехватил его за спинку и что было силы метнул в парня. Металлическая ножка с громким стуком ударила того по лицу, он закричал, оттолкнул стул и согнулся, закрываясь руками. Выматерился, а потом тоже вскочил — и Аста чуть не вскрикнула, увидев, как из рассечённой брови струится кровь, заливая всё лицо, капая на рубашку и на пол. Резко запахло характерным железистым запахом. Рассыпая карминные брызги, парень подскочил к Пашке, замершему в привычной спортивной стойке, и одним ударом сбил его с ног. Пашка упал, как кукла, только звук от падения был совсем не кукольный. А парень, словно только этого и ждал, изо всех сил пнул его под рёбра. Раз, другой, третий — потом, словно заставляя себя остановиться, тяжело выдохнул и сплюнул на лежащего.

— Сука, — сочно сказал он, повернулся на пятках и зашагал куда-то прочь.

Аста застыла, не зная, что делать, не понимая, что за кошмар она видит. Прижала руку к сердцу — то судорожно колотилось в груди. Может, войти? Ей очень хотелось убедиться, что с Пашкой всё в порядке. Хотя ведь это сон. С ним должно быть всё в порядке.

Самое ужасное было, что она помнила этот момент. Не драку и не тощего парня — а трещину в рёбрах, уложившую Пашку в больницу посреди летних каникул. Как раз ему исполнилось тринадцать. Пашка только отнекивался в ответ на вопрос, как именно получил травму. В конце концов Аста... тогда ещё Женька — и Марина решили, что подрался и проиграл.

Если этот сон хотя бы вполовину основывался на реальных событиях, они были недалеки от правды. Вот только драка была изначально нечестной.

Тем временем Пашка зашевелился. Подтянул ноги к груди, потом с трудом сел. И вдруг потянулся куда-то в сторону — Аста поняла зачем, когда увидела в его руке нож. Блеснуло лезвие — и Пашка стал остервенело кромсать себя.

Это стало последней каплей.

— Перестань! — крикнула Аста, влетая в комнату.

Пашка поднял голову, уставился в пространство, словно не видя. Его лицо заливали слёзы. Сердце Асты пронзила щемящая жалость.

— Перестань, — повторила Аста, падая перед ним на колени, чувствуя, как сама становится меньше, как меняется одежда на ней, превращаясь в старый голубой сарафан. Она и впрямь часто носила его в те дни. — Пашка...

Он молча обнял её окровавленной рукой, ткнулся в волосы, как слепой щенок. Замер — не плакал, а просто судорожно дышал.

— Нужен, — сказала Аста, скрещивая руки за его спиной — осторожно, чтобы не повредить рёбра. — Нужен. Мне.

Она не знала, поверил ли он ей или нет, услышал ли её вообще — но постепенно он успокоился. Утихла дрожь, исчез куда-то нож со следами крови на лезвии, раны заросли и превратились в тонкие белые шрамы. Комната вокруг посветлела и раздалась, потеряла очертания. Теперь это было пространство без стен, залитое мягким рассеянным светом. И Аста с Пашкой уже не сидели в обнимку — они лежали. В постели.

«Всё нормально, это сон», — сказала себе Аста. Пашка навис над ней. Лицо его изменилось — шире стал подбородок, крепче шея, крупнее нос и губы. Уже привычное лицо привычного Пашки. Глаза потемнели и сузились, и в них появилось иное выражение.

В следующий миг Аста поняла, что они оба полностью обнажены. И обомлела, посмотрев на себя как следует: такого богатства у неё в реальности никогда не было.

— Паша? — вырвалось у неё от неожиданности.

Куда делся ребёнок, который только что плакал здесь и обливался кровью? Теперь перед ней был взрослый мужик, по-свойски мявший её левую грудь. Точнее, не её, судя по размеру.

— Это что ещё за вымя!

Пашка улыбнулся, будто не понял, о чём речь. Невинно, жизнерадостно и по-детски открыто. Просто невозможно злиться на человека, который так улыбается. Даже если он лапает тебя за грудь. Даже если она раза в два больше твоей родной.

— Си-исечки, — блаженно протянул он.

Чёртов извращенец!