Во всём виновата Юдифь

Во всём виновата Юдифь

Дядька

- А кто увидит его – тот будто в камень превращается. Ни ногой, ни рукой двинуть не может. Не пересилишь своего страха, считай, пропал. Сгребет ручищами Дядька – и утащит в болота – поминай как звали. Никто еще не возвращался живым из тех мест.

Дед Семен для пущей важности поднял вверх костлявый палец и обвел слушателей тяжелым взглядом. По стенам бегали тени от костра, и оттого рассказ старика казался еще более зловещим. Ребятишки все теснее жались друг к дружке в полутемном сарае, но, несмотря на страх, просили:

- А дальше что? Деда, расскажи!

Дед Семен, довольный вниманием, продолжал.

- Ноги у него, как три моих – оттого он плавает быстрее любой рыбы. И не увидишь ты его,  пока он тебя не заграбастает. А руки у него, как стволы старых деревьев – давным-давно корой покрылись, мхом поросли и такие же толстые. В его волосах воронье всякое обитает, под ногтями живут ящерицы и пауки. Сколько смельчаков сгинуло, пытаясь разорить его логово – страшно подумать. Я и сам по молодости с этим супостатом бился. Хотел он и меня со свету сжить, да куда ему до меня!

- Ты, старый, говори да не заговаривайся, - Марфа Игнатьевна, жена деда Семена, шикнула на мужа. – Дядьку твоего никто уже лет двадцать не видел. А сам-то ты его видел или во сне он тебе явился? Вот – и не пугай мне детей. Нету никакого Дядьки – и не было никогда.

***

Много лет он старался оживить мертвую землю – весной разбрасывал удобрения, осенью сгребал со всей округи огромные охапки листьев и сухой травы. И вот – это случилось. Земля задышала и, словно доказывая свое к нему расположение, подарила такой урожай помидоров, что можно было только диву даваться. Сочные, крупные – настоящее чудо. Каждое утро он просыпался с первыми лучами солнца, поливал и пропалывал своих зеленых друзей, собирал вредных насекомых и, шлепая босыми ногами по утренней мокрой траве, относил их подальше от своего дома – на солнечную поляну в лесу. Там он выпускал их и долго объяснял, что есть чужие посадки нехорошо. Вон сколько в лесу ягод! Но то ли помидоры были вкуснее ежевики и клюквы, то ли солнечная поляна была слишком солнечной, но на следующее утро вся эта ползающая и прыгающая мелочь снова ползала и прыгала по помидорам. Однако его это нисколько не сердило – утренние прогулки стали привычными и даже доставляли удовольствие.

- Эх, чудище поганое! Выходи биться!

Ой, что это? Давно так к нему не обращались. Все больше просто Дядькой величали. Надо же… Ну, посмотрим. Парень какой-то - топором размахивает, брови хмурит, топчется

нетерпеливо… Ой!

- Ага, вышел, супостат! Отведай-ка…

- Что ты делаешь?! – Дядька от огорчения зарычал, как прежде бывало. – Быстро сойди с грядки! Ты ж мне Васю потоптал!

Парень от неожиданности захлопал длинными ресницами, как-то весь сжался и на цыпочках, стараясь никуда не наступить, отошел в сторону. Вид у него был виноватый. Топором он больше не размахивал.

- Ой, Васенька, - по-бабьи завыл Дядька, - что ж этот поганец с тобой сделал?

- Вы извините… Какого Васю я потоптал? Где Вася? Я ж не специально – я биться пришел. Мне Клавка сказала, что только за героя… Какой Вася? – парень был явно огорчен и смущен.

Дядька горестно покачал головой и кивнул на безвозвратно обломанный под самый корень куст:

- Да вот он Вася и есть. Я так долго их пытался вырастить, что каждому имя придумал. Вон Илюша, вот этот, с подпоркой, Андрейка, а тот, на котором бабочка сидит, Алёша…

- Меня тоже Алёшей зовут.

- Выходит, тезки.

Вроде хороший малец, подумал Дядька. Неудобно ему, что так с Васей вышло. Огорчился. Может, и не придется биться?

- Так чего хотел-то, Алёша?

- Да я того… Мне Клавка согласия не дает. А я-то люблю ее. Она говорит: мол, сосед наш Никола у Бабки Летуньи волшебный порошок отнял – теперь Алёнку свою катает. А ты чего мне? Ромашек притащил? Не пойду, говорит, за тебя. Ну, я и решил…

- Сам ты бабка! Видел бы ты ее раньше. А Никола твой – нашел повод хвастаться. Большое дело – у девчонки порошок стащить. Она его поди всю жизнь готовила – корешки собирала там всякие, травки. Теперь совсем загрустила, того и гляди сляжет. Эх, люди…

- Так кто ж знал-то?

- То-то и оно… А чего ж ты с топором ко мне пришел? Сразу бы с ружьишком – из-за кустов во мне бы дырок и наделал, м?

Парень густо покраснел:

- Да я хотел, батя не разрешил. Говорит: Клавка твоя – дурёха, а ты, если на Дядьку полезешь, можешь домой вообще больше не заявляться. Он вроде как с тобой по грибы ходил.

- А, так ты Леонтия сынок? Ну, вот, дожил… И что теперь? Куда подашься? Батя-то твой мужик такой, слово держит. Узнает, что ты на меня с топором полез, вмиг выгонит.

- Дяденька, ты не говори ему. Я все из-за Клавки. Люблю ее – сердце разрывается. Что теперь делать?

Эх, жалко Алёшку. Да и перед Леонтием как-то неудобно будет – парня девки лишил. Как же быть? Разве что…

- Ты знаешь что, вот тебе зеркальце самоглядое. Да не смотри так – мне его как раз Девка-летунья подправила, оно теперь не хозяйку хвалит, а счастливое будущее показывает. Если вдвоем поглядитесь в него с Клавкой твоей, то и детишек своих увидите, и все свои самые смелые мысли и мечтания. Ну, как, пойдет?

- Дядька, спасибо тебе! Я ж… Я ж сразу! Век благодарен буду!

- Эй, топор-то забыл!..

Куда там, Алёши уже и след простыл. Хороший парень.

- Что ж, - вздохнул Дядька, - надеюсь, что все у него будет так, как нужно. А доброе дело зачтется – это как пить дать.