Во всем виноваты драконы

Во всем виноваты драконы

— Мы здесь застряли, — бодро рапортовал по телефону  Мал. — На перевале сошел оползень, дороги размыло, сам понимаешь. На неделю, наверное. Хорошо, что связь есть! Ты там давай, не кисни! Как только — так сразу! Ну, пока! — голос сменили короткие гудки.

Я долго смотрел на черную холодную трубку в руках, пока трактирщик не окликнул меня:

— Ты в порядке?

Я кивнул рассеянно, повесил трубку на рычаг — аппарат тут был еще довоенный, массивный.

...Ни в какие горы ехать я не собирался. Остаток отпуска я планировал провести в библиотеке в обнимку с диссертацией, а вовсе на горных перевалах между крохотными деревеньками!..

Мал выдернул меня из «Сюжетов о драконах», жизнерадостно, как и всегда, объявил, что ребята собрались в диалектологическую экспедицию, не хочешь ли с нами, приятель? Я не хотел — но Мал не отставал со своим «полезно для твоей работы, заодно отдохнёшь, там горы, воздух, а тут ты от жары скоро сдохнешь!»

В конце концов я малодушно сдался под напором его энтузиазма, собрал рюкзак — и вот я здесь, в деревеньке под названием Шторм, в крохотном местном трактире на три стола.

Я заплатил за пиво и картошку с рыбой и вышел из душного зала на воздух. Над синеющими в вышине горами висела здоровенная туча с черным подбрюшьем, сырость заползала даже под кожаную куртку.

Застрять в такой дыре — вот уж повезло! Телефон у них только в трактире — хорошо, что вообще есть! И автобус будет только в четверг — а если хочешь пилить до ближайшего города — пожалуйста, можешь пешком, километров шестьдесят по серпантину. Когда вернётся Мал — тоже неясно, кто знает, скоро ли расчистят дороги. Может и через неделю — и да, стоило бы заняться делом и собирать материал...

Деревенская улочка круто подалась вверх меж двух рядов серых коттеджей с потемневшими от времени соломенными крышами. А цветочки они тут садят веселенькие, отметил я почему-то. Мечта замученного горожанина — сельская идиллия вдали от суеты больших городов!.. Наверняка тут есть свой замок с чокнутым старым хозяином и привидениями и какая-нибудь местная ведьма, которая лечит подагру порошком из сушеных жаб.

Ветер с размаху шлепнул по щеке холодной ладонью.

Я же в отместку зло пнул камень — за Мала, оползень и собственную горькую неудачу. Мой исследовательский интерес уныло уполз в неизвестном направлении и возвращаться не намеревался.

— Между прочим, могли бы мне и в голову попасть, — прокомментировал несостоявшийся гол кто-то справа.

Я повернул голову — надо же, так увлекся жалостью к себе, что не заметил девчонку, стоящую возле калитки большого серого дома с желтыми ставнями.

— Простите, я…

Слова оправдания проглотил грохот, раскатившийся над головами.

— Вы где остановились? — она меланхолично взглянула в небо, запустила руку в черную шевелюру, взлохматила короткие кудри. — У Матушки?

Хозяйку, согбенную старушку, которая сдала мне верхнюю комнатку, звали, кажется, Линдой, а может, Амандой — я не знал, как называли ее местные.

— Э-э… Вон тот дом, последний, — я указал на противоположный конец деревни, и девчонка хитро улыбнулась:

— Не успеете!

Первые тяжелые капли застучали по пыли, рыкнул гром, и на секунду меня ослепила вспышка фиолетовой молнии.

Девушка прикрыла голову курткой. Под мышкой она зажимала объемный сверток — несколько слоев бумаги, перевязанные бечевкой.

— Ливанет! Вы что же, стоять тут будете? Давайте со мной, я старику в трактир занести вот хотела!

Упрашивать дважды меня не пришлось: небо чернело стремительно, а расстояние до моего дома было вдвое больше, чем до трактира.

Гроза настигла нас на самом пороге и чувствительно плюнула в  спины крупным градом, отгородив нас от мира сплошной стеной.

Моя знакомая кинула сверток на барную стойку, сама же села за потемневший столик у окна, под чью-то мохнатую шкуру.

— У нас тут заваривают пастуший чай, с молоком, чабрецом и мёдом. Хотите попробовать? Скажу Тому, — она обернулась к двери за стойкой и заорала: — То-о-ом! Где тебя носит?!

— Это что, медведь?.. — я пощупал шкуру — жёсткие, длинные волоски.

Она пожала плечами:

-Это горы, — сказала так, словно это все объясняло.

— Поэтому у вас тут подают “печень монаха”? Особенная нелюбовь к католикам?

— Скорее особенная любовь! Мы горцы, люди бедные и дикие, а монахи очень хорошо питались, — она рассмеялась. — А что, вам понравилось?

Я согласился, что блюдо из куриной печенки и овощей отменно вкусное и сытное и что в городе я ничего подобного не пробовал.

— Деревню вашу, видно, не зря Штормом называют, — я кивнул на окно. Стеклышки в частом свинцовом переплете дрожали.

Девушка кивнула:

— Хорошо, что успели все укрыть, но делов эта дерьмовая погодка наделает.

Наконец появился трактирщик, и мы заказали пастуший чай и к нему овсяное  печенье печального вида. Наверное, валялось тут с самой войны.