Воды гиблые

Воды гиблые

(*)

– Рада видеть тебя, сестра! – я лукавлю. Конечно, Идия – одна из морских моих сестёр, далеко не то существо, которое мне хочется видеть. Но она живёт и правит водами, где вечные войны – то сухопутные сунутся, то болотники полезут земли наши занимать, так что её появление в моих водах, в водах гиблых, от взора Сигера затаённых, меня должно радовать.

Одно только мне не нравится и тревожит – в своё время я сама Идию от отца своего – Морского Царя – отодвинула. Мы тогда были одинаковыми – что я, что Сигер, передвигали братьев и сестёр кого в ссылку, кого в опалу, кого и дальше – вплоть до пены морской. Много нас было у Морского Царя, а трон его был один. И мы с Сигером тогда вроде бы к одной цели шли, понимая, что однажды друг против друга повернём.

Ну вот, повернули. И теперь ему приходится встретиться с тенями своего же изгнания, с предателями, что не желают называть меня законной Морской Царицей, и мне такое же предстоит проходить ещё много раз. Тени у нас одинаковые. Кто из братьев и сестёр поумнее, те затаились, ждут когда кончится наше противостояние, а там уже наступить на горло гордости можно и присягнут тому кто останется. Те же, что поглупее, спешат выбрать сторону, да категорично спешат. Ко мне прибывают лично мало – воды у меня страшные, чёрные, круговороты тут для сухопутных кораблей не просто так возникают, тут и на дне неспокойно, но ничего, на том и строю расчёт – Сигер не сунется.

Те же из наших братьев и сестёр что подревнее – едва ли знают о нашей битве. Живут где-то там, вдали, да едва шевелятся – века берут своё, ленью наливают былое могущество.

А те что честны да воинственны, такие как Идия… что ж, те меня удивляют. Лично я полагала, что Идия явится к Сигеру.

– И я приветствую тебя, – у Идии худое лицо, острые черты. Я не знаю, кто её мать, но по слухам – одна из пленниц болотных вод, спрашивать я не буду. Но поверить могу – у наших, чистокровных, такая острота черт и резкость характера редки.

Наша встреча лишена тепла. Идия знает, что я способствовала её отдалению в далёкие воды, подальше от отца. Я же уже даже не помню чего я там такого ему сплела, что он на это решился – все они перемешались в моих днях – братья, сёстры…

– Здесь, уважаемая царевна, принято добавлять «царица», – преданный мне Ромул не выдерживает непочтения. Что ему-то? он знает лишь какую-то, самую малую и жалкую часть правды обо мне. Он не знает что я за царевна была.

У Идии глаза сверкают от удивления и даже ярости, но это лишь мгновение, покой воды находит на её лицо, стягивает…

– Я приношу извинения…царица, – наконец выдыхает она, и я тоже едва заметно выдыхаю. Что ж, по крайней мере, главное обозначено сразу: она меня царицей признаёт.

А дальше уж как-нибудь выплывем, дай только срок!

– Спасибо, Ромул, – я киваю преданному другу, последовавшему за мной одним из первых, прямо от дворца Морского Царя, не пожелавшего смириться с моим братом, не предавший память моего отца даже в обмен на место советника, – можешь идти.

Он кивает, тотчас исчезает за моим троном тенью, выскальзывает в почти незаметную дверь, мы с сестрой остаёмся одни.

– Значит – правда? – спрашивает Идия, и много в этом вопросе скрыто.

Что, интересно, она хочет знать? Правда ли, что я пошла против родного брата? Да, правда, но братом его можно ли счесть после того, что он убил нашего отца и царя, став одновременно отцеубийцей и цареубийцей?

Правда ли то, что я пойду до конца? Так то очевидно.

Правда ли…что такое правда?

– Зачем ты прибыла, Идия? – я царица и имею право на любой вопрос.

Идия молчит, кажется, и ей нелегко говорить, а может быть, она впервые задумалась? Нет, конечно же нет, путь сюда опасен, и идти для того, чтобы просто посмотреть – безумие! Она точно знает, зачем пришла, но не может решиться.

– Сигер не предлагал перемирия? – спрашивает она, решившись.

Я смеюсь. Я не издеваюсь, мне действительно смешно.

– Ты полагаешь, сестра, что я пойду на перемирие? Он убил нашего отца, нашего Царя, он заточил в плен нашу сестру Алану, он не защитил наших сокровищниц от вторжения сухопутных…

Я могу продолжать, но под взглядом Идии не хочу. Усталый у неё взгляд.

– А я слышала всё то же о тебе, - замечает она. – Особенно про сокровищницу. Говорят, ты её выдала.

Говорят? Верно говорят! Народ должен видеть, что его Царь слаб! не может он защитить свои же земли, а я смогу. Народу нужно показать жестокость по отношению к врагу. Восхитить народ кровью…

Моё море давно хочет этого. Оно хочет войны, хочет обрушиться штормом, пройти небывалой стихией, сотрясая всё до самого дна, чтобы не было ни у кого сомнений – вот она, власть!

– За такие обвинения можно и в заточение попасть, – напоминаю я спокойно и поднимаюсь со своего почти-трона. Да, почти. Тут нет условий для царственной жизни, и вместо трона у меня глубокое, обшитое старыми отломами речных тканей и жемчугами кресло. Не трон, нет, и сидеть на нём, откровенно говоря, неудобно.

Я приближаюсь к сестре. Она выше меня на голову и старше на полтора века. У неё руки по локоть в крови наших врагов, но, удивительное дело, на сердце нет ненависти. Она просто не считает себя убийцей или стихией, она считает себя верной слугой трона и Морского Царства.

– Но я дам тебе шанс, – продолжаю я, – не на извинение, нет, мне оно не нужно. Я даю тебе шанс сказать, зачем ты пришла ко мне.

Идия кивает, хорошо, она скажет.

– Пришла служить тебе, – говорит она, – Царица.

Я с трудом успеваю сдержать улыбку. Это хорошая весть. За Идией закреплены штормовые воды, место поганое, страшное, но хорошее в плане союза.

– И почему, скажи мне, я должна тебе верить? – я мучаю её. я знаю эту натуру и вижу сейчас её отчётливо. Она должна служить Царю. Или Царице. Она не может жить в заточении или в отдалении от трона, без приказов и власти. Странное она море – море обычно свободное, а эта рвётся под власть!