Воды серебряной воли

1.

Сколько времени он здесь находился? Много дней и ночей проходило мимо него, пока очередной болезненный сон держал его в тисках. Наступило ли в его отсутствие Рождество среди мирных людей за пределами лесов?

Он не чувствовал холода, пока стоял по грудь в зимней воде. Он чувствовал лишь, как озёрная благодать скатывалась с него по длинным волосам, лицу, рубашке. Кровь и грязь давно сползла, словно краска с холста, неверно подобранная. Но под кожей по-старому скреблось проклятие, держащее его судьбу в тисках. Внутренний свет бился сквозь него, разгоняя ядовитый дым — и он, выветриваясь, сочился наружу. Берег, с которого он вошёл в пределы этого мира, постепенно затягивало льдом. Пусть и его самого скуёт льдом. Пока тьма не покинет его тело, с места он не сдвинется.

Хопеаярви. Озеро, где небо сливается с горизонтом, а удел живых — с уделом мёртвых. Он пришёл сюда после большой битвы, в которой он выиграл и проиграл одновременно. И ничего ему более не оставалось, кроме как принять здесь маленькую смерть, подчиниться слабости от полученных ран и ждать воссоединения с теми, кто по его вине отправился за грань.

Пустая надежда. Этого-то и не произошло. Наступила новая жизнь. Он очнулся ото сна, и ничего не поменялось. Ушли раны, ушли мечты, ушла даже его лошадь. Оно и к лучшему. А зима осталась. Как и загадочное озеро.

...моя следующая жизнь...

Когда ему предстояло провести первую ночь после мёртвого сна, к нему явилась очень яркая душа, чьё сияние было подобно отблеску радуги. Тогда он тоже стоял в воде, но лёд не сковывал берег, позволяя воде вдоволь плескаться вокруг камней, деревьев и его тела.

— А вот и наш почётный гость, — сказала она, заложив руки за спину. — Не хотела будить тебя раньше времени. Думала, выйду к тебе на берег, но ты сам пришёл.

Она мерно парила над водной гладью, едва касаясь её пальчиками босых ног. На ней был красный сарафан с белыми пышными рукавами — так ходили девушки в местных деревнях. Светлые волосы заплетены в косу вместе с двумя лентами, которые тянулись из кончика и казались её продолжением.

И с появлением этой души озеро наполнилось слабым светом. От водной глади золотыми и серебряными пузырьками поднимались сферы, волшебные маяки этого места, радующие глаз — как в самый первый раз, когда печаль только-только завела его сюда.

— Кто ты? — спросил он.

— А ты не боишься меня, — лукаво отметила душа. — Живые обычно боятся мёртвых. Но ты и не из простых.

— Потому что я тебя вижу?

— Не только поэтому, — она взялась за юбку сарафана и почтительно поклонилась. — Я Иса, хозяйка озера. Такой оно меня считает. Милости прошу в наши владения! Теперь ты представься.

Громкое заявление. Звучало так, словно она лично возвела себя на трон желанной страны.

— У меня тоже есть титул, навязанный мне. Но ты можешь звать меня Майло, — положил он ладонь на сердце.

— Не похоже на наше имя.

— Оно и не ваше. Я пришёл издалека. Знаю, я не должен здесь находиться. Обещаю, я с радостью уйду и не буду мешать вам, как только... — он умолк, преклонив голову.

...как только я пойму, куда мне двигаться дальше...

— Озеро признало твою волю, когда ты просил у него исцеления, значит, ты не такой уж и плохой человек, каким себя клеймишь. Я слышала от огней и нитей, что ты великий воин, искореняющий наши и чужие земли ото зла. Не кори себя за то, что и в тебе вынуждено обитает зло.

Лучше и не скажешь. Хотелось бы ему.

— А я слышал, что Хопеаярви умеет исполнять самые дерзкие желания, что местная магия способна на невозможное. Необязательно приносить кого-либо в жертву, достаточно одного чистого рвения. Моя жажда исцеления — лишь малая часть того, что озеро способно мне дать.

— Любопытно, откуда же изначально узнали об этом живые? — мило посмеялась Иса. — Что ж, как и у всех легенд, у легенды Хопеаярви нет исконного источника. Наши потоки и наши звёзды действительно хранят в себе силу, которая, сумей человек овладеть ею, одарит его вдохновением, сотрёт любую боль, пропишет свою волю поверх любого времени и места вдали отсюда! Понимаешь теперь, почему именно я хозяйка? Потому что из всех обитателей у меня это получается лучше всего.

Да, она здесь не одна... Здесь и другие души, не сумевшие попасть в Рай, но обретшие покой здесь...

— Стереть мою боль не так уж и легко, — отметил Майло. — В конце концов, считай, что меня убили. Но, признаю, мне теперь гораздо легче. Я жив и готов жить дальше.

— Готов ли? — кокетливо спросила она. — Значит, и у тебя есть дерзкое, заветное желание?

Ещё какое. Большое. Нет, огромное желание, ветвистое как старый дуб, уходящее корнями глубоко-глубоко в изношенное сердце.

— Ты не справишься с ним. Ничто не справлялось с ним.

— А ты объясни, почему, — не сдавалась она.

— Почему? — Майло развёл руками, и вены под их кожей проступили золотистыми тропами, словно роспись на церковных фресках. — Моё желание в том, чтобы спасать жизни, очищать души от тьмы, брать удар на себя, когда им грозит опасность. Моё желание в том, чтобы помогать всем и каждому, чтобы у меня это получалось, пусть я и простой человек, а не Господь Бог. Моё желание в том, чтобы никто не умирал, пока я рядом, но люди гибнут, а с ними гибнет их спасение. И будут они потом бродить, неприкаянные, пока тьма насовсем не лишит их разума.

Иса заметно погрустнела, ошарашенная тяжестью его порыва. Любое его стремление подобно кандалам, к которым цепями прикреплён чугунный шар. Любая его мечта — это тот самый шар, который волочишь за собой, пока ржавчина не прогрызёт звенья. Она задумчиво потёрла подбородок, и её прежде игривые жемчужные глаза остановились на его венах.

— Весь мир есть тканое полотно. Пожелай ты переписать прошлое, тебе придётся обрезать старые нити, а вслед за ними порвутся и те, которые ты трогать не стремился. Ты прав, это непростая затея. Это только навредит миру. Но чтобы помочь ему, необязательно резать нити, но можно соткать новые.