Война Воплощений

Глава Восемнадцатая. Повелитель Теней

Он смотрел как все вокруг разворачивается, раскручивается колесом безумной пряхи, у которой вместо нитей на веретене чьи-то жизни, жилы и белесые нервные волокна, спутанные тесно и неразрывно. Тошнотворные кружева. Глухо стучат спицы, шипит натянутая нить. Скрюченные старушечьи пальцы сучат время и пространство в тугой жгут. Время и пространство просачиваются сквозь пальцы. Время и пространство вибрирует воронкой монохромного смерча вокруг повелителя теней.

Эйдан шагал в окружении зыбких отражений. Камни, двери, стены домов. В его мир проникали только неодушевленные предметы. По улицам катились повозки без лошадей, по комнатам перемещались предметы, в руках не существующих тут хозяев. Мир мертвых вещей. Следствий, без первопричин. Именно это ему и нравилось. Никаких людей. Только пустота и сизые тени. Здесь он чувствовал себя в полной безопасности.

Тень смотрел вверх, туда где реальность соприкасалась с его владениями. Мир проносился вскользь, по самой поверхности, как брошенный камушек над гладью воды, подпрыгивая лягушонком, оставляя концентрическую рябь. Он не мог проникнуть в его владения. Но и его великая тень не существовала без того, что ее отбрасывало. Неразрывные узы предмета и отброшенной им чернильной кляксы. Над этим даже Умбра не властен.

Он знал куда идет. И не тратил времени на праздные наблюдения. Достаточно того, что пришлось потерять столько драгоценных минут на болтовню с Обом и Долоремом. Эти двое — далеко не худшие представители их полоумной семейки. Пусть даже с ними порой слишком тяжело находить общий язык. Такие неторопливые, праздные, зацикленные друг на друге. Старая, влюбленная пара, эгоцентричная и зацикленная в себе. Эти двое и правда думают, что кто-то верит в их платоническую дружбу? Идиоты! Впрочем… его это не касалось. Скорбь и Забвение одни из немногих относились к Тени почти как к равному. Они вполне заслуживали его уважения и права на личную жизнь, в которую вездесущий повелитель мглы не совал свой черный нос.

Сейчас, Умбра скручивал пространство вокруг тугой спиралью, сворачивал, как рулон серого сукна, стремясь сократить расстояние до своей цели. Времени осталось не так уж много. Эйдан хотел поговорить. Он чувствовал болезненную потребность объяснить все, до того как станет слишком поздно. И убедится что с их будущей сестрой все хорошо.

Его всегда прошивала болезненная судорога при слове «сестра».

Окружающие предметы, пепельно-сизые, сотканные из пыли и сажи, подернутые рябью, таяли и исчезали, уплывая назад, за границу его зрения. Когда нужный дом отбросил вокруг Умбры отпечатки высоких, светлых стен, он резко остановил калейдоскоп, вынырнув из своего странного, неподвижного бега. Вздернув острый подбородок, черная фигура, даже на фоне всех оттенков серости, кажущаяся нереально темной, некоторое время смотрела вверх. Комнаты чужого дома проплывали перед ним неторопливо, вальяжно, как обрывки доброго сна, от которого не хотелось избавляться. Второй этаж. Нужная комната. Запертая дверь. Он уже был здесь.

Все осталось точно так же как и до этого. Голубые стены, непривычная мебель. Кирумская знать любила парчу и мягкую набивку. Оборочки, рюши, много резьбы — все это Умбре казалось излишним, наносным. Он вырос в стране, где простота и долговечность ценилась куда выше красоты. В его забытом доме было много острых углов и плетеной лозы. Текстиль из козьей шерсти, циновки на полу, запах морского бриза, медные браслеты сестры и ее пение, способное вынуть душу даже из мертвеца.

Хрупкое тело под покровом одеяла не шевелилось. Асе часто и неглубоко дышала. Потянувшись вверх ладонью, Умбра осторожно шагнул в реальность. Передернул угловатыми плечами, горестно вздохнул. Кирум с его холодной весной и странными обычаями все время пытался выбить из равновесия уличного канатоходца.

Он бесшумно обошел широкое ложе, осторожно присел на его край, рядом со спящей.

— Асе? Ты меня слышишь? — вкрадчивый, тихий шепот. Он едва ли мог кого-то разбудить.

Ответа не последовало.

Угольная ладонь осторожно потянулась к лицу спящей. Прикоснулась к щеке. Горячая кожа казалась сухой и гладкой. Словно раскаленный на солнце осколок мрамора. Девушка горела изнутри, жар не собирался отпускать ее из своих цепких пальцев. Стискивал хватку. Давил.

— А ты говорила, маги-соседи помогут. Видимо не смогли — все так же едва слышно пробормотал Умбра.

Черные пальцы на бледной коже Асе казались сотканными из чистого мрака. Они медленно шевелились, осторожно и чутко чертя невидимые линии вдоль линии высоких скул, к виску, чтобы там поймать и убрать за ухо пару прядей волос, траурными лентами льнущие к шее девушки.

— Ничего удивительного. Печать Ситиса в действии. Придется обходиться по старинке. Если бы пожила с мое на улицах, где в месяцы штормов северный ветер и ливни могут выморозить до самых костей, быстро бы научилась исцелять подобные хвори без посторонней помощи. Никто не станет марать руки о сирот-воришек. Мы с сестрой могли рассчитывать только друг на друга. А ты можешь рассчитывать на меня — Умбра замолчал, прижав раскрытую ладонь к щеке спящей. Она не слышала его. Не отвечала. Это и к лучшему.

Она не могла вернуть ему сестру. И не могла стать ею. Но она была жива, в отличии от наивной глупышки, поверившей сладким речам незнакомца. И ей Эйдан все еще мог помочь. Наверное, этого теперь было достаточно.

— Правда, как видишь, сама Эрин когда-то зря рассчитывала на своего непутевого братца. Так иногда случается, когда привыкаешь чувствовать рядом чье-то плечо, поддержку. Кажется, что в любой ситуации нужный тебе человек окажется рядом. И само собой, в самый когда все становится действительно плохо, его рядом не оказывается. Хорошо, что теперь я могу быть почти везде, правда?

Тяжело вздохнув, Эйдан встал, оставив в покое больную. Он рассчитывал поговорить о затеянной Ситисом афере, объяснить все Асе. Дать пару важных советов. Но она его попросту не слышит, что бы он не говорил. Можно, конечно растормошить ее, но сейчас куда важнее помочь пришелице из неизвестного мира выкарабкаться. Конечно, Ситис, едва Асе окажется в его власти приложит все усилия, чтобы его добыча не сгорела у него на руках. Не раньше чем старейшина наиграется. Но весь фокус в том, что Умбре не хотелось оставлять заботу об Асе самонадеянному старику.