Войти в реку дважды

1. Стать дочерью

Невозможно сегодня войти во вчерашнюю воду,
Дважды выпить нельзя одного и того же глотка.
Лишь единожды к каждому взор обращаешь восходу,
Лишь единожды солнечный луч отражает река…
Роберт Вебер. (Перевод Е. Витковский).

Красноватый песок скользил сквозь тонкие пальцы. Песчинки — как прошедшие дни, сколько их ни перебирай, они не изменятся. Ничего не изменится. Сухой ветер, к вечеру похолодавший и становящийся пронзительным, словно никогда и не был теплым, ерошит ее густые, недавно подстриженные волосы, забираясь за воротник. Пустыня… Место, куда ее просто унесло, она даже толком не помнила, как. Ей хотелось исчезнуть — так, чтобы никто не видел ее слез, ее бессилия и горя, и пустыня для этого подходила просто идеально. Вот только как ее не расщепило при аппарации? И куда ее, собственно, занесло?

Мозг, привычный к постановке вопросов и поиску ответов на них, заставлял думать, хоть у неё не было к тому ровно никакого желания. Думать и вспоминать было мучительно.

А слез все не было, и боль внутри не имела шанса прорваться хотя бы так. Она сама расколола свою жизнь на «до» и «после», она сама виновата в том, что ей некуда возвращаться, некуда и не к кому. Хотя тогда, направляя палочку на родителей, она истово верила, что делает все для того, чтобы было наоборот.

Какой же она была самонадеянной! И глупой, да. Верить всему прочитанному без разбора она наконец разучилась. Но какой ценой!.. Нельзя овладеть менталистикой только по книгам. А она тогда поверила, что можно. Глупая, наивная...

Гермиона откинула голову и слегка поежилась, оглядываясь. В закатных лучах песок стал совсем рыжим, в точности как шевелюра ее бывшего бойфренда.

Рон… Она едва не выскочила за него замуж, вернувшись в Англию после того, первого раза, когда поняла, что не может восстановить родителям память. Он дал ей выплакаться в свое надежное плечо. Он вытирал ее слезы и убеждал, что еще ничего не кончено, что все живы, а это главное. И она поверила — просто потому, что ей отчаянно хотелось верить в то, что есть вещи, которые заканчиваются только со смертью. В то, что чувство родства — как раз из таких вещей. Наивная... Но все же ей стало легче. У нее еще могла быть семья, которой могли стать братья и сестра ее будущего мужа, и его родители. А потом и их дети.

Давно было назначено время свадьбы, было почти готово платье, и наконец настал черед приглашений. Тогда-то все и случилось. Недоумение Молли Уизли она никак не могла понять.

«Разве магглы могут присутствовать на волшебной свадьбе? Вы же… не собираетесь делать по-маггловски?»

«Как же я буду выходить замуж без мамы и отца? Как будто... будто я совсем сирота! И разве нельзя? Почему?»

Молли не могла понять ее. Что еще надо этой магглокровке — ей и так предоставили целую семью — живи да радуйся! Родители живы-здоровы, чего еще-то? Ей было немного обидно за сына. Да и от своей потери она еще не отошла...

А потом началось вообще какое-то зазеркалье. Неловкие извинения Артура, мол, у них тоже в роду есть похожее «несчастье», его кузен — сквиб. И «мы не говорим о нем» — от Рона. Много-много Уизли, можно сказать, целый клан. И она — одна. Одна, потому что никакой клан, никто не сможет заменить ей маму. И папу, конечно же. Считать своих родителей «несчастьем» — как?! Как это можно, если несчастье принесла она сама — им и себе, сделала собственными руками? С такой стороны Гермиона еще не видела мир волшебства... и сроду бы не смотрела. Но — увы, она уже принадлежала ему. Она одна.

Поэтому, когда Молли Уизли в очередной раз предложила называть ее мамой, Гермиона просто… сбежала. Конечно, на Гриммо, к Гарри. В душе мечтая о том, чтобы напиться впервые в жизни и хоть раз ни о чем не думать.

Но вместо этого ей пришлось вытаскивать из первого в жизни запоя лучшего друга. Правда, удалось это уже после того, как алкогольный запас их общими усилиями подошел к концу, благо, оставалось там совсем немного — Сириус в свое время хорошо потрудился над ликвидацией элитных напитков. Вывод о том, что опьянение ничего не решает, а поутру все очень противно, и вообще, жизнь — боль еще хуже, чем была до выпивки, они сделали вместе. И дали друг другу слово больше не опускаться до этого. Потому что — смысл? Ничего не решается и не становится лучше.

Она зарылась в библиотеку Блэков: найти хоть что-то, что даст хотя бы тень надежды. Гарри помогал — далеко не все книги давались ей в руки, в отличие от него — хозяина, наследника. Кое-что ему даже приходилось зачитывать вслух. А потом понемногу и сам увлекся.

Их ситуация была похожей: они оба остались совсем одни — вот она, изнанка победы. Множество людей готовы их восхвалять, но не советовать, не помогать. От них продолжают чего-то ждать, и никому в голову не приходит, что у героев тоже есть проблемы. В том числе личные. «Я все про тебя знаю, Гарри Поттер», — съязвил как-то лучший и, кажется, теперь единственный друг, припомнив старое, случившееся почти что в прошлой жизни, и ей стало так стыдно, словно это произошло вчера.

— Брось, — рассмеялся он, заметив, что она покраснела. — Мы же были совсем детьми. Ты тогда и подумать не могла, каково это может быть.

Гермиона кивнула, и неловкость немного рассеялась.

Что у него случилось с Джинни, Гарри так и не рассказал, но Гермионе казалось, что-то похожее. Он был ранен, как и она, ему тоже не хватало того самого плеча, тех самых рук... Она поняла это, когда друг упомянул, что, став наследником Блэков, воистину темной семьи, он многое потерял и не совсем понятно, что приобрел.

Собственно, потому он с такой готовностью и отправился с ней в библиотеку — а где еще он мог найти ключи к пониманию всего произошедшего? Портрет Вальбурги потрясти? После того, как он однажды, как раз после прихода Гермионы, не выдержал и обложил старуху как только мог, а мог он многое, щедро цитируя в том числе саму мадам, та заткнулась и больше ни на что не реагировала. Можно сказать, что все (то есть, Гарри и Гермиона, конечно же) были этому только рады, но это не было бы правдой: на самом деле им было все равно.