Волчий вой

Глава 1

Жизнь человеческая полна суеверных страхов и страшных преданий. Людское сознание, стремящееся постичь окружающий мир, жаждет найти объяснение тому, что оно не понимает и потому боится. Однако, в поисках таких ответов человеческий разум порождает существ и причинности, куда более страшные и невероятные, чем те, что в самом деле кроются в природе вещей. По королевству Нордестфалл, что соседствует с каменным Братиславлем, бродит множество мрачных преданий и скверных поверий. На западе королевства законом положено казнить убийц на перекрёстках четырёх дорог, чтобы их мятежные духи не могли вернуться и отомстить своим палачам; на юге до сих пор встречаются расхитители могил, что клянутся, будто на подобное святотатство их вынудил родственник-вампир, приходящий к ним по ночам с нечестивыми намерениями, остановить которого можно лишь путём изгоняющего обряда и сожжения останков. В северных широтах Нордестфалла, в труднодоступных землях, укутанных плотными хвойными лесами, омытых стоячими озёрами и болотами, среди растянутых вдоль Бродячего тракта деревень нет ужаса, более страшного, чем волки.
Здешние волки не те хищники, что крадут овец или загрызают одиноких скитальцев — нет, эти звери вне известных материй природы и божьего творения. Это чудовища, сотканные из страхов и боли человеческого рода, чёрные демоны ночи, полуреальные, неживые и немёртвые, в особенные ночи, когда луна широка и зловеще сияет в густой темени, они рыщут вокруг людских селений, упиваясь грехами и слабостями, источаемыми от периметров домов и натоптанных дорог. Адские твари, они вторгаются во сны своих жертв, только чтобы обратить тех в бегстве и растерзать тело; они предпочитают вкушать вольнодумство молодых и вгрызаться в постыдное прошлое стариков; их едва можно увидеть в вязкой тьме болот, но глаза извергов ночи, недвижимые, исполненные чуждого людям алчного садизма, пронизывают души и травмируют их навечно.
Никто не может ответить, что они есть такое, как и уверенно сказать, существуют ли волки Севера вовсе. Лишь свод поверий, противоречивых свидетельств, пьяных баек да видений некоторых странствующих колдунов, которые мало кого удивили бы, раскрой кто в них шарлатанов. И хоть ужас северных болот не становился объектом вестей и наблюдений уже десять лет, люди помнят о страшных вечерах, когда все они сбегались к центральной ратуше, водружённые огнём и с детьми на руках, напряжённым слухом улавливая вой и скрежет дерева дальних домов, всем нутром ощущая сладковатую дымку греха, что тянулась вдоль мрачных неровных улиц, до окровавленных лоскутов одного из уважаемых мужей селения.

Айнет, дочь кузнеца и уважаемого в городе человека Хрольда, ударенная Луной, как о ней говорят в округе. Черноволосая и бледная девушка, с острым недурным лицом и широкими отстранёнными глазами, встречающая свою восемнадцатую весну в старом согнутом городе из влажных досок и каменистых площадей Сейм-морас, что лежал средь северных топей Нордестфалла. От сверстниц эту девушку отличала не только дерзновенная необщительность и замкнутый образ жизни, но и удивительная для крестьянской девчонки проницательность и острота ума, изумляющие её отца и приводящие к вспыльчивому сквернословию многих из его знакомых.
Когда случалось кузнецу, крепкому и умелому мастеру, принимать гостей в своём большом доме или заказчиков у выстроенной рядом кузницы, его дочь, окутанная будто саваном иссиня чёрными волосами, бродила по дому изящным призраком с одной ей известной целью. Взглядом отстранённым, но вкрадчивым девушка незаметно наблюдала за посетителями, всматриваясь в их лица и движения, аккуратно вслушивалась в разговоры, а после доводила отцу, что у каждого из этих заискивающих благодетелей таилось на уме. Айнет редко ошибалась в своих выводах, если ошибалась вовсе, и то была одна из причин, почему, к вящему неудовольствию партнёров Хрольда, старик не наказывал девочку за её причуды, помимо того, что нежно её любил.
Мать же была куда суровее и требовательнее к непослушной девчонке, во многом потому, что не чувствовала никакой связи с собственной дочерью, и не желала прощать её большую свободу, чем имела сама. Мать и дочь, Айнет и Констанция, по большему счёту старались друг друга просто не замечать, и никто из них не выказывал явного сожаления по этому поводу. Когда в семье появились другие дети, внимание Констанции полностью перешло на них, в то время как жизнь Айнет стала ещё более безотчётной.
Вместо работы на мануфактории или бытовых повинностей Айнет прислуживала в Академической башне господина Базилика, помогая тому умещать всю жизнь Сейм-мораса и приграничных областей в стройные колонны скучных цифр, попутно осваивая местную библиотеку. Крестьянское население Нордестфалла невысоко ценило знания, что отзывалось ещё большей нелюбовью к странной книжнице, о которой знал и перешёптывался весь город.

Сейм-морас удостоился звания города сравнительно недавно, в последнее десятилетие селение ощутило стремительный рост, протягивая вперёд и укладывая камнем оборванные нити улиц, перестраивая столетние остовы площади и замыкающих её административных и общественных строений, из века в век остававшихся нетронутыми. В город вдохнули жизнь и силы к развитию купцы и коммерсанты, открывшие на местных болотах и поймах рек предприятия по добыче торфа, что дало работу и подвело к порогу цивилизации многих одичавших местных, а также привело в поселение новых трудяг, тем самым превращая одну из множеств забытых миром деревень в видный промышленный центр, хоть по-прежнему сокрытый между глубокими топями и заболоченными хвойными лесами. Само наличие Академической башни говорило о том, что данный населённый пункт возымел некоторую значимость на карте государства. Индустриализация как ничто другое вытесняет поверья и прежнюю архаичную культуру этих мест, однако воспоминания о прежнем страхе всё ещё свежи в умах аборигенов. В то же время в некогда эклектичную духовную жизнь Севера вошла и Церковь Самуса-спасителя, ревностно борющаяся с древними поверьями, стремясь установить единоличную власть над всем умозрительным и бестелесным, что могло только существовать во влажных болотистых лесах и на людских сердцах.