Волчья тропа

Часть восьмая. Вздохнуть спокойно не дающая.

Глава 8

С волками жить

- А ты веришь в колдовство?

Муж ехидно заржал.

- Не-е-ет. Ты что? Лешие, водяные, оборотни – это всё сказки!

Для большей убедительности Серый чуть изменил вид челюсти и щёлкнул волчьими зубами.

- Да ну тебя, - я схватила его за вытянувшуюся морду, игриво потрясла из стороны в сторону и выпустила.

Серый устроился у моего бедра и доброжелательное настроение сгонять не желал. Поэтому добавил:

- Мне никогда об этом думать не приходилось. Я родился в семье, где папа-волк может спокойно лежать на ногах мамы-человека, пока она не согреется, а потом и сам превратиться. Меня скорее удивляли люди, которые упрямо делали вид, что ничего необычного вокруг не происходит, а бабкины сказки – не реальная история, а вымысел сумасшедшей старухи. А ведь каждая сказка когда-то была живой.

Я вздохнула. Никому не нравится чувствовать себя дураком. А колдовство лишний раз напоминает людям, как мало они знают о мире, как глупа и наивна их уверенность в собственном превосходстве.

Бабушка Матрёна рассказывала, когда она была ребёнком, многие ещё жили в мире с Богами: всякий раз брали с собой угощение для старого знакомца лешего, искренне благодарили Волоса за щедрый урожай, просили водяного не обидеть, заходя в воду. И всякий раз знали, даже если ответа не слышно, их всём равно видят и оберегают незримые силы. А теперь… Теперь в прыжках через костёр на Купалу, в подношении блинов солнцу на Масленицу нет ни любви, ни страха. Люди решили жить в другом мире. В мире, который проще и понятнее. Пройдёт время, и обычаи, которые чтим мы, потомки станут считать смешными и ненужными. Превратятся они в шутку или того хуже – в повод лишний раз выпить хмельного напитка.

Я не хотела жить в таком мире.

Мой муж был живым воплощением памяти предков. Напоминанием, что в каждом сердце ещё хранится толика древнего знания. И, если лишиться его, в сердце образуется пустое место. Словно забыл что-то очень важное, а что – не упомнить. Можно попробовать заполнить эту дыру чем-то новым: семьёй, детьми, заботами о хлебе насущном, в конце концов. Но сумрачным вечером, выходя на крыльцо и вдыхая запах прелой листвы, ощущая клочья тумана на тёплых щеках, любой задумается, а не продешевил ли?

- А тебе никогда не было страшно? – подал голос муж.

Я хмыкнула:

- Тебя что ли бояться?

- И меня в том числе. Ты же много чего повидала. Неужто не хватило с лихвой на всю оставшуюся жизнь? Никогда не хотелось забиться под лавку и закричать «это всё сон! Не было такого!».

Я припомнила первую встречу с жуткой непонятной силой. Ох, как мне тогда хотелось забиться под лавку и закричать!

Я покачала головой.

- Ни на что не променяю. Я теперь… Как будто умнее других. Я ведь пережила такое, чего иные и не видели. И спаслась.

- А мне не так повезло, - протянул Серый, - мне жениться пришлось!

И увернулся от последовавшего за высказыванием пинка. Ловкий.

- Пробегусь-ка я по округе перед сном, - решил оборотень. – Проверю, всё ли в порядке.

- Да что тут может быть не в порядке? – отпускать от себя живую грелку не хотелось до ужаса. – Охотники отстали больше сотни вёрст назад, лес глухой, ночь на дворе. Все уважающие себя убийцы и кровопийцы спят давно.

- А я, значит, себя не уважающий. И неспокойно мне как-то. Дымом воняет.

Я принюхалась. Ну да, дымком откуда-то тянет. Вполне вероятно, что и от нас. Или ветром из деревни какой донесло.

- И вообще многовато человеческих запахов для глухого леса.

- Да мало ли кто здесь шастает, - беззаботно отмахнулась я, - вдоль торгового-то пути.

- Ты уж определись, пихнул меня Серый, - то у тебя лес глухой и нет никого, то шастают почём зря. А на мне, между прочим, ответственность. Если тебя кто-нибудь, окромя меня, во сне придушит, твоя мама меня найдёт и без хвоста оставит.

Я захихикала. Она может. Любых ищеек обгонит и все выступающие части тела повыдергает.

- И лес глухой. И шастают, - подытожила я. – Небось торговцы специально подальше заходят для ночёвок, чтобы не грабанул кто. Тут разбойников как собак. В смысле, волков. Хоть один да сыщется. О, это я зря ляпнула. Ну иди, иди. Не вернёшься к ужину, съем всё сама без зазрения совести, - сообщила я смыкающимся кустам. Из кустов вместо ответа полетели штаны.

Я собрала веточек посуше и умостила их под раскидистой дубовой кроной, чтобы дым был неприметным. Торговцы торговцами, а лишнее внимание привлекать не след. Развела жидкий огонёк, наполнила котелок загодя набранной чистой водой. Да, привычна я стала к лесу. Раньше, бывало, из ручья напьёшься и уже мнишь себе великим путешественником, давно не спавшим под крышей. Теперь иначе. Уже не мучаешься в полусонном забытьи от холода ночью, не пугаешься кажущихся враждебными звуков, не боишься вглядеться в темноту листвы, делая вид, что не заметил подозрительной тени, не дрожишь под пропитанном росой одеялом... Хотя нет, под мокрым одеялом всё-таки дрожишь. От росы никуда не денешься. Мы с Серым много ночей провели в лесу. И ни одна из них не была такой приятной, какой мнят её юные восторженные девицы, мечтающие убежать из дому. Но и мучением ни одна не стала. Помнится, однажды, заприметив свежие медвежьи следы, я так перепугалась, что решила ночевать на дереве. Невзирая на уговоры Серого, убеждавшего, что любого зверя почует за версту, так и не слезла. Оседлав ветку, толком уснуть не сумела, зато мужу приходилось каждый раз, когда я начинала дремать и, соответственно, сползать с насеста, забираться наверх, обзывать меня кликушей[i] и придерживать от падения. Честно говоря, я на его месте просто столкнула бы жену вниз. Но Серый оказался заботливым. Или очень ехидным. Потому что всю следующую седмицу он ближе к ночи находил палку покривее и предлагал мне умоститься на неё для сна.